Другой такой альбом с рисунками Борисова, только не птиц, а бабочек, был в частной библиотеке Николая II...
Прежде чем расстаться с книгами, упомяну еще о нескольких французских томиках в красных и зеленых кожаных переплетах, на которых золотыми буквами по-французски было вытеснено имя Екатерины Константиновой. То была незамужняя сестра Софьи Алексеевны Раевской, родная тетка княгини Mapии Николаевны. Ни книги не были ничем особенно замечательны - какие-то мифологические рассказы, романы Руссо, ни обладательница их не была ничем особенно замечательна, она была добрая и горбатая старушка; но она была внучка Ломоносова, и за нее трижды сватался баснописец Крылов. Вот почему я любил эти книжечки, как одно из ценнейших украшений моей библиотеки ... (Эти книжки были мне подарены троюродной сестрой моей, княжной М. В. Яшвиль, внучкой E. H. Орловой.).
Картина летней жизни наших изгнанников была бы не полна, если бы мы не упомянули об охоте. Разрешение охотиться было для них большою радостью. При полном их гражданском бесправии, ружье, собака, лес, дичь - были для них более нежели символами свободы, - они давали им минуты полного забвения. Много рисунков было у меня, изображавших прогулки, пикники, верхом или в лодках; мужчины одеты в сюртуки с ружьями, патронташами. Также было несколько рисунков, изображавших сцены из пребывания на туркинских минеральных водах, куда Сергею Григорьевичу было разрешено съездить полечиться от ревматизма.
Помню - рыбная ловля в горном потоке, бурятские дети вокруг костра.
{101} Достаточно сопоставить эти картинки с картинками предыдущего периода, чтобы увидать, что это другая жизнь: лес не каземат, сюртук не арестантский халат, ружье не лопата и не лом и верховая лошадь не тачка.
При воспоминании об охоте невольно напрашивается в память образ удивительного Лунина. Поселенный в Урик, он был очень близок с Волконскими, глубоким почитателем княгини, другом Сергея Григорьевича и учителем их сына, моего отца. Когда в 1843 году он был вторично арестован и увезен в дальний Акатуевский рудник, он оставил моему отцу свое ружье и своих двух охотничьих собак.
У меня сохранилось много писем Лунина, на французском языке. Начиная с почерка, крепкого, четкого, сильного, эти письма врезываются в память, как что-то совершенно необыкновенное; сила духа, ясность мышления и точность выражения ставят его в совсем исключительное положение, не только выдвигая его в рядах современников, но вынося его за пределы своего времени. У меня была целая тетрадочка, исписанная его рукой; это была копия с его знаменитых писем сестре, тех самых писем, из-за которых последовало ему предписание на целый год прекратить всякую переписку "за неуместные рассуждения и самохвальство", В этих письмах, каждое из которых представляет в сжатой форме рассуждение философского характера, он касается самых существенных вопросов народной и государственной жизни: образ правления, судопроизводство, свобода верования, народное образование и т. д. Трудно передать впечатление, но скажу, что из "глубины сибирских руд" на расстоянии полустолетия он подает руку Владимиру Соловьёву.
