На улице было морозно и солнечно. Жмурясь от слепящего глаза снега, Алтынник пробежал через огород к уборной и обратно, ворвался в избу немножко оживший, выпил еще квасу, попробовал закурить, не пошло – бросил. Поинтересовался у старухи, не пришла ли Людмила.
– Да еще не верталась, – Старуха все возилась у самовара.
– А Вадик где же?
– Гуляет.
– А ну-ка, бабка, подвинься, я дуну, – сказал Иван и отодвинул бабку плечом.
У него дело пошло лучше, и скоро самовар загудел.
– Во как надо дуть, – не удержался и похвастал Алтынник. Три раза дунул – и порядок. У меня, бабка, легкие знаешь какие. Смотри, как грудь раздувается. – Он действительно набрал полную грудь воздуха, да еще и выпятил ее до невозможности, – Поняла? Ты, бабка, не смотри, что я росту среднего. Я на гражданке лабухом был. В духовом оркестре учился. На трубе играл. Она маленькая, а играть потяжельше, чем на басу. На басу просто, хотя и здоровый. Знай только щеки раздувай побольше, ума не надо. А на трубе, бабка, губы покрепче сожмешь и вот так делаешь: пу-пу-пу, И звук получается, бабка, чистый, тонкий. Бас, он мычит все равно что баран: бэ-э, бэ-э, а труба… – Алтынник взял в руки воображаемую трубу и стал перебирать пальцами, словно нажимал клавиши. Но только собрался изобразить он, какой звук издает труба, как во дворе заиграла гармошка и, приблизившись к дому, смолкла. В сенях загремели тяжелые чьи-то шаги. Дверь распахнулась, и на пороге появилась фигура огромного мужика в синем зимнем пальто и валенках, подвернутых у колен. На груди у него висела маленькая для его роста гармошка. Алтынник все еще держал руки, как будто собирался играть на трубе.
Вошедший, не обращая ни на кого внимания и не здороваясь, снял и поставил гармошку на лавку рядом с ведрами, взял в углу веник и стал не спеша обмахивать валенки.
– Ох, погодка хороша, – сказал он, видимо, обращаясь к старухе.
– Один приехал? – спросила старуха.
– Один. Верушка простыла, температурит, ну Нинка с ней и осталась.
Бросив веник на прежнее место, он прошел мимо Алтынника и сел к столу.
– А в прошлое воскресенье чего не приехал?
– А этого хоронили… как его… Ваську Морозова, – сказал он все в той же своей бесстрастной манере.
– Ай помер? – удивилась старуха.
– Ну. С прорабом своим древесного спирту нажрался. Прораб ослеп на оба глаза, а Васька… В среду это они, значит, выпили, а в четверг утром, Райка евоная рассказывает, на работу сбирался. Нормально все, встал, умылся, завтракать она ему подала. Он сел, все как положено. Радио, говорит, надо включить, время проверить. И потянулся к приемнику, а приемник от его так примерно с метр, нет, даже меньше, ну, сантиметров девяносто… Так потянулся он и вдруг как захрипит да брык со стула. Райка к ему: Вася, Вася, а Вася уже не живой.
