В общине о Карми и говорили, и не говорили. Знали и не знали, видели и не видели, обсуждали и не обсуждали, осуждали и не осуждали. Никто ничего не произносил вслух, но все всё знали. Я остался наедине с собой, сосредоточился на своей жизни. Все, с чем я сталкивался, я отныне оценивал исключительно с практической точки зрения. Встретив кого‐нибудь, думал, пригодится мне этот человек или от него будет только вред. Каждый мой шаг был очередным шагом к новой жизни.
Я отправился в синагогу и молил Бога о том, чтобы все прошло быстро и безболезненно, и по завершении службы, после кидуша*, объявил, что через несколько месяцев уезжаю в Нью-Йорк.
Когда мы вернулись домой, отец схватил меня за воротник.
– Это что еще за игры? – и поскольку я молчал, добавил жалкое: – Ну?!
– Такие, в которых ходы делаю я.
– Очень умным себя считаешь? У нас с матерью и так из‐за тебя неприятностей выше крыши, тебе не кажется? Сначала эта история со школой, потом Нью-Йорк. В общине только и разговоров, что о тебе, да еще о нас и о Карми. Я не собираюсь больше это терпеть. Ты должен вести себя благоразумно!
– А что говорят‐то? Что Карми из‐за меня вены порезал? Так это он из‐за вас, а не из‐за меня. Я‐то единственный попытался ему помочь, а вы только…
– Не смей так с отцом разговаривать! – вмешалась мама, испуганно переводя взгляд с отца на меня и обратно.
– Ты, парень, меня послушай. Хочешь в Нью-Йорк ехать – езжай. Но на нас не рассчитывай. Вообще. Ясно?
– А я и не рассчитываю – точно так же, как Карми на своего отца рассчитывать не может! Вы ни хрена не понимаете, что произошло, а все равно пытаетесь порядки тут наводить.
– Не смей так выражаться, – сказала мама.
– Да пусть выражается как хочет, его уже не исправишь. Может, мистер Тауб не так уж ошибается, когда говорит, что ты плохо влияешь на его сына. Может, нам вообще не стоило брать Карми к себе.
– Может, вам вообще не стоило быть ограниченными и тупыми! – поправил его я. – Карми в ловушке.
– Это ты в ловушке, Эзра, и сам этого не понимаешь.
Я чувствовал, как ярость толчками поднимается к голове, словно перевернутый водопад. Было видно, как у отца пульсирует вена на шее, а мамины глаза блестят и из них вот-вот польются реки слез. Теперь мне хотелось, чтобы они узнали. Хотелось, чтобы они поняли. Хотелось, чтобы они увидели, насколько абсурден выбранный ими мир – мир, в котором они заставили меня расти.
– Ничего вы не знаете! – взорвался я наконец и завопил во все горло, и уже не у мамы, а у меня хлынули из глаз реки слез. – У Карми есть страшная тайна, и мистер Тауб о ней знает и хочет его уничтожить! Карми – гей!
