– Я знаю, зачем вы меня сюда позвали, – заговорил я первым. – Хотите уговорить поехать в Израиль.
– Не буду я тебя уговаривать, Эзра. Хочу поговорить с тобой как мужчина с мужчиной. Твои родители рассказали, что предложили тебе поехать в Цфат, и тебе, на мой взгляд, следует это предложение обдумать. И дело здесь не только в том, что родители сделали для тебя очень много и твое согласие было бы для них лучшим подарком, но еще и в том, что учеба в Цфате откроет перед тобой большие возможности. Сам подумай. Ты – один из лучших молодых умов нашей общины. Стоит ли растрачивать этот дар понапрасну?
– Я не собираюсь ничего тратить понапрасну, рабби. Университеты тоже подходят для учебы.
– Ох, Эзра. Ты станешь взрослым и будешь делать что захочешь, но почему бы сейчас не воспользоваться тем, что тебе всего семнадцать лет и у тебя есть возможность изучать Тору в Израиле?
– Наверное, потому что это мечта моих родителей, а не моя, – ответил я.
– Понимаю, Эзра, – сказал раввин Хирш, и я обратил внимание, что у него есть привычка без конца повторять имя собеседника. – Я лишь прошу тебя обдумать мои слова. Ты действительно особенный мальчик, храни тебя Бог, и все мы хотим для тебя только лучшего.
«Лучшее», каким его видели эти «все», для меня таковым совсем не было. В ушах у меня застряли слова о том, как важно слушаться родителей, в зубах – крошки печенья. В конце беседы раввин Хирш спросил, как дела у Карми.
– Нормально, – сказал я, не понимая, интересуется он из вежливости или же имеет в виду что‐то конкретное.
Когда я уже выходил из кабинета, он добавил:
– Не нравится мне вся эта ситуация, – и я оставил его сидеть в кабинете, гладить свою длинную бороду да обдумывать «ситуацию» с Карми. Ситуацию, которая всего через несколько недель привела к взрыву, потрясшему всех.
Мы с Карми долго об этом говорили. Хоть мне и трудно было понять, что он гей («То есть женщины тебе совсем не нравятся? Вообще ни капельки?» – спросил я его как‐то вечером в пятидесятый раз, и он ответил мне утомленным: «Нет, я же уже говорил»), я решил, что просто быть рядом важнее, чем понимать происходящее. Его регулярные ночные приступы начали случаться и днем. Он нередко отказывался от еды, заставляя маму волноваться, а иногда говорил, что не пойдет в школу. Родители не знали, что с ним делать, учитывая, что, когда Карми появился у нас, – а с тех пор еще и года не прошло – он казался идеальным ребенком, и они были уверены, что им никогда, никогда не придется повышать на него голос. В голове у него творился сущий ад, а я мог видеть лишь отголоски тех бурь, что сотрясали его сознание. Он постоянно думал, что с ним будет дальше, хотел забыть о своей гомосексуальности, скрыть ее ото всех и зажить нормальной жизнью, но потом у него опять начинались панические атаки, и он понимал, что ни о какой нормальной жизни нечего и мечтать.
