Четыре ребенка, четыре вопроса родителю и четыре ответа, сообразно каждому из четырех характеров и способностей. Один за другим четверо сыновей появляются в Пасхальной Агаде*, письменном повествовании, которое зачитывают во время седера: умный, наглец, простак и не умеющий спрашивать.
В тот год к нам на седер пришли Фишеры в полном составе. Годом раньше мы ходили к ним, и мама решила, что теперь мы должны пригласить их в ответ. При мысли о том, что придется просидеть несколько часов за столом с Фишерами, я занервничал. После разговора с рабби Хиршем Карми согласился праздновать Песах со своими, и я оказался один против семерых гостей и моих родителей. Я заставил себя сжать зубы и ждать, когда этот вечер просто схлынет, как волна, как схлынули уже многие и сколько еще таких схлынет, прежде чем я смогу навсегда покинуть родительский дом.
С Фишерами всегда так было. Они терпеть не могли меня, а я – их. Старшие Фишеры смотрели на меня с состраданием, к которому примешивалось глубокое неодобрение, младшие – со страхом, словно боялись заразиться от меня болезнью, которая навеки собьет их с пути истинного. Они были совершенно непримечательными, тихими и послушными. Когда родители еще разрешали мне снимать на общинных мероприятиях, Фишеры ни полсловечка хорошего не сказали про мои способности к фотографии, даже когда я в последнюю минуту спас свадьбу их сына, да и заплатили всего ничего. Связывало нас с ними только одно – их дружба с родителями.
На столе стоял серебряный сервиз, который доставали раз в году на Песах. За окном было темно, чтение Агады продвигалось медленно, потому что отец с матерью хотели произвести на Фишеров впечатление и громоздили комментарий на комментарии по поводу каждой фразы. В прошлом году это растянулось на два часа, ужин начинался только после чтения, и в животе у меня урчало без конца.
Мы добрались до отрывков о четырех сыновьях, и слово взял отец:
– Что спрашивает умный сын? Его вопрос – не об исходе из Египта, а о предписаниях, следующих из него. Из этих событий он хочет извлечь, что нам дóлжно делать. Здесь мы узнаем, что предписания бывают трех категорий: естественные, которые человек может понять разумом, как, например, запрет убивать; правила, не имеющие рационального объяснения, но которым надо следовать, потому что о них говорит Библия, – например, запрет ломать кости пасхального ягненка; и, наконец, свидетельства – заповеди, которые обусловлены причинами и служат нам напоминанием об историческом событии, как, например, маца на пасхальном столе. Так вопрос умного сына имеет целью перевести историческую память в нормы поведения. Второй сын – наглец. Он, как и умный, наделен определенным умом, но его особенность – в неверии. Он спрашивает: «Что означает эта
