– Еще нет. Думаю, сейчас уйдет.
– Вообще не хочет меня в покое оставить.
Я вздохнул.
– Почему ты не хочешь вернуться на Песах к себе? Неужели тебе не хочется побыть с братьями и сестрами? – спросил я.
– Хочется, конечно. Только с ним видеться не хочу.
– Наверное, ему тоже трудно, – вполголоса сказал я и добавил: – Всем трудно.
– Трудно поверить, что это будет первый Песах без мамы. Лучше я останусь у вас. С братьями и сестрами я могу повидаться когда угодно, а с отцом ссориться мне неохота.
Я подумал, что Карми очень взрослый для своих лет. На людях он не проявлял эмоций, но стоило нам очутиться наедине, как в нем открывалась бездна чувств, страхов и обид.
– А почему ты так уверен, что вы поссоритесь?
– У нас и раньше отношения были не очень, а когда мама умерла, все разладилось окончательно, – ответил Карми.
Я изобразил грустную полуулыбку. Карми изобразил такую же.
– Он так хочет, чтобы ты пришел. Попробуй. Если что пойдет не так или станет совсем невыносимо, сразу вернешься к нам.
Мысли о споре мистера Тауба с отцом вскоре отошли на второй план, уступив место приготовлениям к празднику, изнурительной уборке всей семьей и заучиванию хвалебных псалмов, которые читались за столом во время седера. В доме не должно было остаться ни крошки хамеца, поэтому мама израсходовала всю муку, что у нас была, на хлеб и пиццу. Все смеялись и говорили, что перед Песахом мы немного превращаемся в итальянцев; мы с Карми придумали дурацкую шутку и за столом по очереди просили друг друга передать соль с сильным итальянским акцентом. В конце концов отец фыркал, а мама требовала, чтобы мы прекратили. Но потом, поднявшись на второй этаж, чтобы сделать домашку, мы продолжали неуклюже передразнивать итальянский акцент и хохотали до слез. Задания мы недоделывали и засыпали с улыбкой – одновременно немного горькой и радостной, – адресованной нашему миру.
от сотворения мира, а иудаизм все так же держится на передаче традиций от поколения к поколению. Иудейская педагогика проявляет себя в многочисленных событиях – разбросанные по календарю, они, словно масло, смазывают механизм, не знающий себе равных. Одно из главных – пасхальный седер, долгий ужин, во время которого все заново повторяют рассказ об исходе евреев из Египта и окончании рабства. Бог наслал на египтян десять бедствий, и евреи смогли наконец пересечь Синайскую пустыню и дойти до земли Ханаанской.
Трапеза, за которой собирается вся семья, не просто повод в очередной раз пересказать друг другу историю исхода, но священный призыв снова узреть – сцену за сценой, слово за словом, – что эти чудеса и эта свобода касаются нас всех и сегодня, равно как завтра и во всякий грядущий день. Маца в память о жертве, принесенной евреями в ночь перед исходом, горькие травы, напоминающие о страданиях, причиненных евреям египтянами, – все это символы со своим точно определенным значением; не случайно трапеза называется «седер», то есть «порядок». Детям предстояло задавать свои вопросы, а родителям – с радостью на них отвечать, подливая горючее в добродетельный круг познания. Но каждый ребенок – особенный, и наставлять его нужно в соответствии с тем, какой у него характер. В Библии четырежды говорится, как важно поведать детям об исходе из Египта.
