Тёмка ничего не ответил, лишь отошёл чуть-чуть назад, нащупывая позади себя стол.
— А знаешь, Тёма, что я думаю? — начал Толя. — Я думаю, что ты пришёл из школы и спрятал ботинки, чтобы я не нашёл. То есть ты не просто порвал новые ботинки, а ещё и решил мне соврать? Так, Тёма?
— Н-нет, — пролепетал Тёма, отходя все больше назад и толкая стол. — Они просто… случайно…
— Ох, не ври мне, Тёма… — угрожающе тихо сказал Толя, — тебе же будет лучше, если скажешь правду! Спрятать решил ботинки? Думал, что я не найду? Думал, что я у тебя тупой?
— Н-нет! — в панике выкрикнул Тёмка. — Я случайно!
— Хватит врать! Я столько раз уже тебе объяснял, что нельзя врать! Особенно мне! Объяснить ещё раз?
— Я не вру! — с рыданием в ломком голосе опять крикнул Тёмка. — Говорю же: я случайно! Я не хотел!
— Ага, не хотел так же, как с ботинками? Да, зараза? — взревел Толя и в очередной раз замахнулся рукой, чтобы ударить сына.
Я даже не до конца понял, что случилось дальше. Кажется, Тёма, не выдержав, отпрыгнул назад, и рука отца пролетела мимо лица сына. Тёма спиной налетел на стол, тот с жутким скрипом проехался по полу и с размаху стукнулся о стену — ту самую, на которой висели две старых фотографии в стеклянной рамке. От удара они чуть покачнулись и с лёгким стуком ударились о стену. Фотография молодой женщины, кажется, почти сразу замерла, будто тут же приклеилась. Но я, Гоша и Тёмка одновременно посмотрели не на неё, а на фотографию мужчины — словно знали, что будет дальше. Стеклянная рамка пошатнулась и слегка накренилась. Потом накренилась ещё больше. В моей голове тут же отпечаталась мысль — этого не должно случиться. Вскрикнув, я в один прыжок скакнул до стены и подставил ладонь под уже падающую рамку. Я её поймаю, и ничего не случится. Я должен! Я уже сжимал руку, предчувствуя холодную тяжесть стекла, когда рамка еле заметным дуновением ветра проскользнула сквозь мою руку и с оглушительным треском разлетелась на тысячи серебристых искр на столе. Портрет неизвестного мужчины тихо замер среди звенящих осколков.
Побелевший до серости Тёмка проводил взглядом фотографию, а потом инстинктивно повернулся к отцу. Все слова, кажется, такими же осколками застряли у него в горле, не давая выдохнуть. Он беспомощно взглянул в глаза Толи, но увидел там только полыхнувшую ярость.
— Ты что сделал, дебил криворукий? — с придыханием, словно где-то в глубине души даже наслаждаясь своими словами, проговорил Толя. — Ты понимаешь своей тупой башкой, что натворил? Фотографию деда мне ещё мой отец передал, чтобы в моей семье хранилась! Чтобы все мои дети и их дети, и дети их детей знали, что мы не просто так — сельпо, четыре поколения деревенщин, а потомки настоящего героя! Мой дед всю войну прошёл, Берлин брал, к Знамени Победы прикасался! Да нашей семье в этой деревне все кланяться должны! А ты, неблагодарный поросёнок, что? Только и можешь своими кривыми руками портить одежду да разбивать рамки! Что ты за бестолочь? Опять ноешь! Ей-богу, натуральная баба!
