Минут через двадцать мы с Гошей уже стояли около наших ворот. Я вопросительно посмотрел на Гошу.
— Нет, Вася, я не зайду, — ответил Гоша на мой мысленный вопрос. — Тебе сейчас нужно быть с братом.
— С Женькой все хорошо? — помедлив, спросил я.
— Ты же знаешь, — мягко ответил Гоша. — Я не могу тебе сказать. Зайди, и ты все увидишь сам.
— Я… Я боюсь.
— Я знаю. Но ты должен.
Я кивнул — теперь-то я действительно знал, что должен.
— Ладно, — с лёгким стеснением ответил я. — Слушай, Гоша… Я хотел сказать… Спасибо за то, что ты мне показал и объяснил. Теперь я начинаю тебя понимать.
— Не за что! — жизнерадостно улыбнулся Гоша. — Я рад, что ты со мной.
— Я ещё увижу тебя? — тихо спросил я.
— Кто знает? Может быть, увидишь. Ведь мне ещё надо сыграть пару песен с Сергеем и Женей, — Гоша задорно подмигнул. Вдруг сбоку раздался резкий шум, как будто что-то небольшое упало с крыши. Я от неожиданности подпрыгнул, оглянулся и с облегчением выдохнул. Ничего особенного, просто с крыши бани на забор приземлился неизвестно откуда взявшийся голубь. Тусклый свет единственного фонаря на улице золотом отразился в его глазах-бусинках.
— Ох, всего лишь голубь! А то я чуть было… — я повернулся к Гоше и осёкся: Гоши там уже не было, он как будто растворился в воздухе.
Ещё раз осмотревшись, я пожал плечами. Пробормотав про себя: «Спасибо!» — я осторожно открыл ворота и вошёл во двор. Жулик сонно дёрнул ухом, но не пошевелился. Это хорошо, значит, никто не узнает, что я уходил.
Быстро сбросив резиновые сапоги на пороге, я мышью проскользнул по коридору веранды и, стараясь не шуметь, шмыгнул через порог. На кухне и в зале было темно, но в нашей с Женькой комнате, как и раньше, тускло горел ночник. Я присмотрелся: в зале на кресле, опустив голову на локоть, спала мама. Папа спал на диване в одежде, как будто прилёг ненадолго и тут же уснул. Я, осторожно ступая и стараясь, чтобы не скрипнула ни одна половица, подхватил два покрывала с соседнего кресла и укрыл сначала маму, а потом папу. Затем, слегка приоткрыв дверь, прошёл в комнату. Женька спал в своей кровати, крепко замотанный в несколько одеял. На полу рядом с ним уже не было тазика. Я подошёл к нему, потрогал лоб — мелкий был весь в поту, одеяло было, кажется, насквозь сырое. Испугавшись, я дёрнулся было за мамой, но тут в голову пришла непрошеная полузабытая картина, как однажды бабушка сказала маме, когда я болел так же, как сейчас Женька: «Хорошо, что одеяло сырое — значит, вся болезнь через пот уходит». Я чуть выдохнул и сел на табурет рядом с кроватью мелкого. Потом снова потрогал лоб — кажется, не такой горячий, как был, когда я уходил.
