Они остановились у подъезда. Фонарей во дворе не было, и темноту августовской ночи едва рассеивал свет из окон домов. Над головой небо слабо мерцало худосочными звездами. Прохладный воздух был необыкновенно чистым и действовал умиротворяюще. Казалось, что никогда не было ни сутолоки в больничном морге, ни тела бедного Фердинанда, ни бесконечной каши слов за столом.
- Я вот все представляю, - сказал Илья Ефимович, - потащит ли мои рукописи кто-нибудь? Увы, фантазии тут особой не требуется. Тоже литератор, в одном профкоме были... Отволокут в крематорий. Ну, из-за мебелишки, библиотеки, наверное, будет небольшая драчка по-родственному. На память об усопшем! - он хихикнул. - А вот рукописи, наверное, так же свалят в короб... Для них это бумага, а он ведь над каждой страницей корпел, как мать над дитем, слушал их, приглаживал, переживал. А может, над какой страницей и слезу уронил?
- Он мне говорил, что в одной повести удалось светом озарить, над грязью подняться, - вспомнил Елисей.
- Мы сейчас. как у края бездны, - понизив голос, сказал Илья Ефимович, - и решаем глобальный вопрос. Пожрет бездна огненная жизнь и дух Фердинанда или останется хоть каплей, надеждой?.. Вот будем упираться, тащить, читать, отчаиваться, разочаруемся еще. Скажем, иногда хорошо, а в общем - слабовато. А если и гениально, то все одно не напечатать, не пробить ряды кровожадных, алчущих. А напечатают, так равнодушно проглотит та же бездна. Ни отклика, ни памяти. Разве что в предисловии слезу прольют о закопанном таланте... Может, проще?.. Дотащим до ближайшей помойки. А завтра или старушки в макулатуру отволокут, или сгребет машина, а там, на свалке запалят огни - и уйдет дымом вслед за Фердинандом... И нет проблем, - он опять хихикнул.
- Момент роковых решений, - шутливо заметил Елисей, - надо бы метание молний, потоки с небес, вопиющие тени...
- Да-да, - сказал Илья Ефимович, - это все равно, что решить: удавить младенца в колыбели или пусть ковыляет, мучается, как мы... живет?
- Ну, с младенцем решается почти однозначно.
- Почти, почти, - Илья Ефимович вздохнул, - самый большой грех - детоубийство. А любая мамаша вам скажет: дети - такая радость!.. - он глянул на коробку с рукописями. - Может, рукописи эти тоже чья-то радость?.. Вот как чудесно настроились, теперь и тащить можно, превозмогать.
- Фердинанд говорил, что Всевышний сотворил нас для наблюдений за нами, чтобы насладиться - как я понимаю - пребыванием души в материальном мире.
