Но это длилось лишь несколько сладких, полных надежды мгновений. Патер Мэгли в задумчивости посмотрел на валяющуюся в его ногах рабыню, а потом произнес:
— Так или иначе, на рудниках ты совершила большую оплошность. Если ты и отработала первый долг, теперь за тобой второй, и он больше прежнего. А еще я при всем народе обещал тебя дому чемпиона, и теперь отпустить тебя не могу. Теперь ты — собственность патера Марсилия. Хочешь свободы? Проси об этом у него.
Исмин взглянула на своего нового хозяина, но тот покачал головой:
— Хоть ты и досталась мне даром, и хоть ты непослушна, как вшивая овца, я не дурак, чтобы давать свободу рабыне. Тем более невинной рабыне. Позабудь о своей прежней жизни, глупая девчонка. Теперь ты служишь этому дому.
Патер Мэгли ухмыльнулся и добавил:
— Тем более что твои родители и сестра все равно давно мертвы.
Со всех сторон послышались смешки.
— Что? — пробормотала Исмин, прижимая к груди обе руки и чувствуя, как колотится под ребрами сердце.
— Всемогущий Эрон! — взмолился патер Марсилий, видя, что рабыня вот-вот зарыдает. — Уведите ее, уведите ее кто-нибудь!
Дважды ему просить не пришлось: Кера, наблюдавшая за происходящим из-за занавеса, быстро выбежала и, прикрыв обнаженное тело Исмин покрывалом, увела ее подальше от господ, которые уже вовсю разошлись и шумели, обсуждая невиданную наглость новой рабыни Марсилия. Сам хозяин дома был в смятении и явно боялся потерять расположение своего гостя.
Но патер Мэгли, кажется, не был сильно расстроен. Чтобы шоу продолжалось, он всего лишь потребовал привести другую рабыню — ею оказалась уже опытная Кессия, — и заставил уже ее сначала неистово сосать член чемпиона, а потом подставлять ему обе свои мокрые щели. Когда Арвор и Кессия кончили и свалились в бассейн, задыхаясь в экстазе и захлебываясь сладким медом, все гости тоже были на пике возбуждения, и почти никто уже не вспоминал о случившемся.
Но прежде чем покинуть гостепреимный дом, патер Мэгли все равно шепнул на ухо патеру Марсилию:
— Я буду бороться за право лишить девственности вашу непослушную дикарку. Жду вашего объявления торгов.
Проплакав два часа в камере Керы, Исмин уснула, как того и хотела. Сон был единственным лекарством, единственным средством забыться, уйти, сбежать от унижения и боли, преследовавших ее. Но разве могла рабыня спать долго и спокойно? Совсем скоро ее разбудили, чтобы она вместе со всеми убиралась на вилле после ухода гостей. Другие рабыни шептались о ней, и она не могла не слышать этого.
