Обсудив положение, мы решили, что, по-видимому, здесь придется переночевать, а утром направимся в Минск. Там есть знакомые и, что самое главное, правительство Белоруссии. В Минске мы, без сомнения, получим точную информацию о ходе войны и наконец-то узнаем, как обстоят дела в нашем Вильнюсе и Каунасе. Может, за это время немцев уже успели отбросить (я все еще не мог и не хотел верить в рассказы журналиста)…
Так мы думали. Но, откровенно говоря, где-то в подсознании уже поселилась и крепла мысль, что мы питаемся иллюзиями, что в Вильнюс нам не вернуться не только завтра, но и через месяц, а то и через год. Ведь сейчас только начало войны. Все говорит о том, что это начало неблагоприятно для нас. А может, рано судить? Ведь это только второй день войны. Все еще впереди…
Ночь в колхозе прошла спокойно. Рано утром мы услышали пенье петухов и, чувствуя ломоту в костях, выбрались из-за парт, за которыми ночью дремали. Колхозница принесла яйца, но пожаловалась, что у нее нет хлеба. Кое-как позавтракав, мы отправились в Минск, пригород которого маячил вдалеке, словно утонувший в утреннем тумане…
Перед самым городом, когда мы выбрались на широкую дорогу, началось истинное столпотворение. Непрерывным потоком катили грузовики и легковые машины, брели беженцы; прямо по полям лошади тащили орудия, утыканные ветками деревьев. Лошади тоже были замаскированы ветками. Никто нас не останавливал, не спрашивал документов. Мы въехали в город и остановились у огромного недостроенного здания, — кажется, Центрального Комитета Коммунистической партии Белоруссии.
И тут же завыла сирена воздушной тревоги. Прохожие бросились бежать. Следуя за другими, мы спустились в подвал недостроенного здания, оставив машину на улице. Здесь отчетливо был слышен грохот зениток и разрывы падающих бомб. Дрожали потолок и стены, на нас сыпалась штукатурка. Но здесь, где за несколько минут собралось не менее двухсот человек, было как-то спокойнее, почему-то не верилось, что в такое скопление людей может попасть бомба. В подвале царил полумрак, можно было различить лица, и я узнал нескольких товарищей из Каунаса, в том числе работника ЦК Йонаса Зданавичюса, с которым не совсем ладил, так как не выносил его грубого характера и левацких загибов (позднее он погиб на фронте во время несчастного случая). Зданавичюс начал убеждать, чтобы мы, литовцы, как только кончится бомбежка, вместе отправились на восток, так как речи не может быть о возвращении домой. У него нет точных сведений, но он не сомневается, что Каунас уже оккупирован, а то и Вильнюс.
