– Что вы делали, расскажи, – просит Лела.
Ираклий не издает ни звука.
– Что с тобой? – трясет его Лела.
Ираклию это не нравится, он морщится и старается высвободиться из ее рук.
– Живот, – бормочет Ираклий.
Лела отпускает его. Встает. Поворачивает лампочку. Сторожку заливает желтоватый свет. Ираклий сворачивается калачиком на тахте и стонет.
– Что случилось, пацан, что ты ел?
– Хинкали, – ноет Ираклий.
Лела размышляет.
– И от этого тебе плохо?
– И шашлык… Еще лобиани ел…
– И что, невкусно?
– Вкусно, – опять стонет Ираклий.
– Много съел?
– Да, – отвечает он и принимается всхлипывать, – меня тошнит. – Ираклий раскидывается на тахте и хнычет. – Тошнит.
– Наверное, переел. Ну-ка пошли, надо, чтобы тебя вырвало. – Лела помогает Ираклию подняться.
Ираклий и Лела входят в главный корпус, шагают в конец коридора, где находится туалет. Там стоит такой резкий запах, что Ираклий, не успев толком его вдохнуть, тут же извергает в унитаз все съеденные за день разносолы. Из носу и глаз у него текут слезы, рот горит, Ираклий спешит к раковине, Лела открывает кран, и оттуда бьет мощная струя воды, облив Лелу с Ираклием с головы до ног. Дрожащий Ираклий полощет рот.
– Не пошло мне впрок, – говорит Ираклий, когда они выходят из корпуса.
– Пацан, ты через два дня будешь в Америке, не оплакивай эти свои два хинкали!
Тут из столовой во двор выходит Хатуна, молоденькая практикантка из Рустави. Узнав, что Ираклию нездоровится, она несет ему чай.
– Не нужно мне, – отмахивается Ираклий, едва ворочая языком.
– Где ты хочешь лечь, у меня или наверху? – спрашивает Лела.
– У тебя, – отвечает Ираклий и следует за Лелой в сторожку.
Заходят. Хатуна ставит стакан на стол и щупает Ираклию лоб.
– Поспи, и пройдет, – говорит Хатуна, но вид у нее растерянный: не позвонить ли Цицо или Дали, думает она.
– Пройдет, конечно, – соглашается Лела. – Переел вкусностей, вот и тошнит с непривычки, – смеется Лела.
Хатуна тоже смеется, а Ираклий закутывается в одеяло, как в кокон, и застывает, скорчившись, на Лелиной тахте.
– А где же ты будешь спать? – Хатуна печально смотрит на Лелу, хлопает густо подведенными голубым глазами.
– Я тут присяду, потерплю его еще пару дней, пока не свалит в Америку. – Лела встряхивает Ираклия за плечи. Тот стонет.
Хатуна уходит. Лела тушит свет и пристраивается в ногах у Ираклия.
Какое-то время оба лежат тихонько, потом глаза привыкают к темноте, и каждый предмет в комнате уподобляется выросшему из мрака живому существу: при свете луны блестит оставленная Тариэлом хрустальная пепельница, на стене сияет маленькое зеркало, и прикрепленный к его углу крестик отбрасывает зловещую тень. Ираклий прерывисто дышит, и Лела понимает, что он не спит.
