Поравнявшись с идущей навстречу Марикой, Лела и Ираклий здороваются с ней.
– Куда идешь? – спрашивает Лела.
– На английский, – отвечает Марика и застенчиво улыбается.
У Марики каштановые волосы до плеч и длинный тонкий нос. Они с ребятами расходятся в разные стороны.
– Ешь.
Ираклий протягивает Леле лобиани, и Лела берет кусок. Ираклий, видно, проголодался, набросился на пирог. Они молча шагают по солнечной улице.
Лела вспоминает, как однажды пришла к Марике. Они были одни. Лела втихаря дала Марике покурить, потом они ободрали хлеб и съели только корки. Потом расставили стулья и устроили театр. За этим их застала вернувшаяся с работы мама Марики. Выражение лица у нее было строгое и хмурое. Женщина поздоровалась с Лелой и сделала выговор дочери за то, что она не занимается. Марика извинилась перед Лелой, сказала, что ей нужно заняться английским, и села за письменный стол. Мама Марики вызвалась проводить Лелу, вышла за ней в прихожую и открыла дверь. Лела случайно оперлась о дверной косяк, а мама Марики, не заметив, захлопнула дверь и прищемила ей пальцы. Лела взвыла от боли. Мама Марики тут же распахнула дверь, схватила Лелу за руку и стала дуть ей на пальцы. У Лелы от боли брызнули слезы, мама Марики пошла было за мокрым полотенцем, но Лела отказалась и стала спускаться по лестнице. Мама Марики, явно расстроенная из-за случившегося, вышла в подъезд и провожала Лелу глазами, пока та не скрылась из виду.
– И чего, что она в итоге тебе сказала? – спрашивает Лела Ираклия.
– На той неделе приедет, сказала. На той неделе.
Лела жует лобиани. Стряхивает с пирога клочок газеты, точно назойливое насекомое. Обрывок газеты летит на дорогу.
– Что ты к ней пристал? Ты же знаешь, что она не любит сюда приезжать. А ты все донимаешь ее, звонишь, унижаешься.
Ираклий уплетает пирог.
– Делай как знаешь, я бы ей не звонила, – говорит Лела.
Лела и Ираклий не заходят в интернат, а идут прямиком к ларьку по соседству с киоском Заиры, который закрыт уже несколько дней, потому что Заира болеет.
Их улица на самой окраине города. Интернат – последняя пятиэтажка на ней: за ним начинаются частные дома с садами и незамысловатыми оградами. Порой дома не разглядеть за разросшимися садами. Деревьев на улице нет, словно хозяева держат их за забором, как непослушных детей, а выходить на улицу не разрешают.
Солнце печет. Все вокруг окутано сиянием. Лишь ветерок колышет ветки, и на пустынной дороге лениво шевелятся тени. На улице никого. Все словно замерло. Как будто здешние обитатели надели шляпки наподобие тех, которые носит Заира, и куда-то ушли. Изредка проедет машина, вздымая клубы пыли, протарахтит маршрутка или автобус, но и только.
