– Ну конечно, конечно! – приговаривал профессор, возвращаясь к своим ребятам, – все сходится! Одинаковый старинный паркет под ногами, а это значит, что когда-то эти три комнаты были единым целым и ничем-нибудь иным, а комнатой для музицирования, а статуэтка балерины на бронзовом пьедестале, виденная им ранее в стеклянном серванте – есть ни что иное, как музыкальная шкатулка, что, в свою очередь, объясняло навязчивую мелодию, терзавшую голову профессора всю первую половину дня, а судя по всему, еще и ночного сторожа.
Вернувшись в учительский кабинет, Семенихин увидел, что холод из коридора добрался и туда – Игорь застегнул молнию и поднял до подбородка воротник своей тонкой спортивной куртки, Константин одел на голову капюшон толстовки, даже Антон ежился на стуле.
– Холодает и темнеет, – с порога обратился к профессору Костя.
– Как-то так, – подтвердил Антон, внимательно вглядываясь в глаза профессора.
– Музыкальная шкатулка в серванте, – Семенихин не стал слушать и без того очевидные факты, – ее нужно достать и проверить.
– У вас же ключа нет, профессор, – ответил за всех Антон.
– Значит устроим династию «дзынь»! – оживился Костя.
– Значит устроим, – без сожалений согласился профессор.
Других слов Константину не требовалось, быстро подскочив к Антону и ловко выхватив короткую металлическую монтировку, торчащую у того за поясом, Костя в два прыжка оказался возле серванта и без замаха рубанул металлом по стеклу. Послышалось неприятное дребезжание, под ногами прошла ощутимая вибрация, отчего содержимое столов запрыгало и заплясало, но кроме эффекта камертона этот удар ничего не принес.
– Хреновый из тебя китаец! – Антон забрал у Костика свою монтировку и сам рубанул ей по дверному стеклу серванта.
На этот раз стекло раскололось и осыпалось мелкими крошками, только не во внутрь, как должно было произойти по всем мыслимым законам физики, а наружу – навстречу удару. Профессору показалось, что стекло разлетелось на куски еще до того, как Антон коснулся его поверхности своей монтировкой, но ничего сказать не успел. Дальнейшие события развивались стремительно и неумалимо.
Антон, удивляясь и чертыхаясь на вылетевшее стекло, осколки которого в нескольких местах до крови поранили ему шею и руки, быстро сунул руку в образовавшееся отверстие и выхватил из серванта статуэтку, вмонтированную поверх музыкальной шкатулки.
– Вот она! – произнес Антон.
Он хотел продолжить, но последние слова, сорвавшиеся с его губ, упали на пол, так и не долетев до ушей присутствующих, а рука, державшая музыкальную шкатулку, повисла плетью вдоль туловища, глаза налились кровью. Антон дергался и хрипел, пытаясь сделать шаг в сторону, но так и не мог сдвинуться с места. Игорь, побледнев еще более Антона, поднял руку и указывал пальцем куда-то ему за спину, проследив за тем куда указывает его палец, профессор заметил, что на зеркальной поверхности, из которой состояла задняя стенка серванта, рядом с Антоном отражалась женщина. Ее худое, бледное, неживое лицо, подобно двум бриллиантам, украшали глаза. Глаза источали ненависть и ярость такой силы, которые не могли существовать по эту сторону реальности, а длинные женские руки, с тонкими кровавыми пальцами и острыми ногтями, стальной хваткой сжимали шею Антона. Самое ужасное в этой сюрреалистической картине было то, что женщину было видно только в отражении зеркала, глядя на Антона профессор, по-прежнему, никого не видел.
