С христианской точки зрения, мысль о своей принадлежности к сословию «независимых нравственных арбитров [т. е. по-русски судей] окружающего мира [вот так, не меньше!]», — мягко говоря, спорная. Христианский пастырь должен был бы не культивировать ее в своей пастве, а с ней бороться. Для христианина игра на таких чертах людей, которые он обязан считать греховными страстями, вроде гордости, — это манипуляция, и она может быть дозволена лишь в том же смысле, в котором христианам дозволено, например, убивать врагов на войне.
Если бы мы могли подозревать человека государственной службы Лихачева в том, что он был христианином, то мы должны были бы сделать вывод, что он рассматривал интеллигенцию как врагов своего государства. Но, конечно, это вывод абсурдный. В системе ценностей самого Лихачева, как и его паствы, христианского понимания гордости как порочной страсти не существовало. Поэтому миф об интеллигенции как о новом пророческом сословии поддерживался внутри лихачевскогомиллета вполне искренне. Пастырь был, как это и положено в лучших османских традициях, одной веры со своей паствой. И такое единство миллета вносило свой добрый вклад в крепость империи.
Если бы такое положение дел продолжалось в постсоветской России, то Буланин не почувствовал бы никаких изменений к худшему и его книга не была бы написана.
Но он почувствовал: «…в тех сумерках цивилизации, куда погрузилась Россия, для интеллигенции не осталось места. В процессе своего регресса нация перешла границу, за которой идеалы интеллигенции утратили свою силу» (с. 14).
В переводе с интеллигентского языка на государственный — империи перестал быть нужен интеллигентский миллет.
Как такое возможно? Правда ли это?
Вместе с Буланиным я думаю, что это правда. В отличие от Буланина, я думаю, что и на самом деле пришла пора интеллигенцию распустить.
Постараюсь это обосновать со слов самого Буланина. Ведь наши с ним позиции очень близки: он тоже считает, что главным делом интеллигенции была наука, от которой далее зависели образование и культура вообще, без которых ни у какой нации не может быть будущего. Поэтому, если мы поговорим о науке, то тем самым мы и сможем решить, нужна ли нам (то есть не нам с Буланиным, а России) все еще интеллигенция, или срок годности у этого продукта 200-летней выдержки наконец кончился.
Итак, насколько русская интеллигенция применима в науке?
Пока мы рассмотрим этот вопрос вместе с Буланиным теоретически, а потом поговорим конкретно о проблемах изучения древнерусской литературы и смежных дисциплин.
