До пятого класса Старшая Дочь отвечала за благополучное возвращение домой Младшей Дочери. В шестом классе, как раз когда она избавилась от этой обязанности, в классе появилась новенькая, с очень длинными распущенными волосами. Они подружились. Бойкая, полная энергии, новенькая то и дело что-нибудь себе ломала, ногу или руку, и тогда в школу вызывали маму, у которой волосы тоже были длинные и распущенные. Девочка отказывалась собирать волосы в хвост даже на физкультуре. По этому поводу у них с учительницей постоянно шли ожесточенные споры. Но главное, она ломала руки и ноги и неделями сидела дома, а Старшая Дочь приносила ей уроки и рассказывала новости. Поэтому вся семья девочки с длинными волосами считала Старшую Дочь подругой дивной, преданной, сущим ангелом в человеческом обличье. Это до невозможности нравилось Старшей Дочери и утешало ее в сомнениях о собственном праве на существование.
По правде говоря, Старшая Дочь родилась после смерти настоящей Старшей Дочери, которая – так рассказывала ей Вивиан – умерла через несколько часов после рождения, потому что была слишком маленькой. Услышав в детстве о другой Старшей Дочери, Старшая Дочь заключила, что само ее право на существование проблематично. С годами умершая превратилась в «Настоящую Старшую Дочь», вторая старшая дочь стала просто «Старшей Дочерью», ну а младшая как была, так и осталась «Младшей Дочерью».
Длинноволосая подруга была младшей дочерью в семье. Ее длинные волосы были каштановыми, как у матери. У средней сестры были каштановые волосы средней длины, а у старшей сестры – каштановые короткие. Все три сестры и мать пользовались популярным кондиционером «Кройтер». От них исходил его запах. Во всех трех ванных комнатах их квартиры стояло по большой зеленой бутылке.
Трем сестрам безумно нравилось имя Старшей Дочери: такое простое. У них были слишком уж «ханаанские», древние имена, к тому же крайне редкие, встречавшиеся в Писании не больше одного раза. Хотя эти имена были призваны подчеркнуть разницу между сестрами и уникальность каждой, редкость имен как раз усиливала сходство. Было ясно: родители долго корпели над библейским конкордансом[14], выбирая имена дочерям.
Раньше Старшая Дочь и не подумала бы, что можно тратить столько усилий на такую ерунду, как выбор имени ребенку, но когда ее здесь называли по имени, собственное имя казалось ей красивым. Ей было в диковинку, чтоб ее окликали особым именем, она всегда видела себя частью семьи – частью, которую не так-то просто отделить от целого. Но вдруг оказалось, что индивидуальное отношение к ней возможно, еще как возможно, прямо тут, в нашем мире, всего лишь в нескольких кварталах от дома, в семье длинноволосой девочки, где пользовались «Кройтером» в больших длинных бутылках. Хотя эти люди придерживались правых взглядов и выступали за неделимость всей территории Палестины, Старшая Дочь была для них личностью, а не ходячей метлой, как ее порой называли. Это было что-то совершенно новое, потрясающее.
