В Тантуре Старшая Дочь нашла стоянку рядом с бунгало и морем и припарковала машину. Она распахнула дверь сыну, который сразу же бросился к воде, а потом, открыв дверь переднего сиденья, взяла палку Единственной Дочери и помогла ей выйти.
– Повезло, что мы нашли стоянку так близко, – сказала Единственная Дочь.
– Повезло, – повторила Старшая Дочь и протянула ей палку.
Единственная Дочь навалилась на палку всем своим крошечным весом и пошла к родителям, Адели и Вите, которые уже спешили ей навстречу. Как только родители избавили Старшую Дочь от спутницы и ответственности, та огляделась по сторонам и, вобрав в себя всю картину, воскликнула с тоской и страстью:
– Тантура!
Она слышала об этой Тантуре всю жизнь, но никогда еще здесь не была. Друзья ее родителей, бывшие члены кибуца Эйн-Шемер, ездили в Тантуру на праздники и снимали бунгало у моря, как когда-то в детстве ездили в Порт-Саид или в Ливан, но у Чарли и Вивиан не хватало денег на жилье с трехразовым питанием, или, возможно, они просто себе этого не позволяли. А Вита и Адель на сей раз сняли даже не бунгало, именуемое здесь иглу, а комнату с кондиционером в гостинице.
Песок в Тантуре был не желтый, а белый; на пляже, как и в воде, людей немного. Уже после нескольких шагов море становилось очень чистым и глубоким. Волнореза не было, а потому не было и мола. Все располагались на удобных шезлонгах. Казалось бы, вот счастье – море, дети, солнце, – но все здесь было предвестием беды. Тимна плавала в море и не умолкая плакала. Успокоить ее не удавалось. Все пытались по очереди, даже ее мать, Единственная Дочь, вошла в воду по колено, рискуя занести инфекцию в раны, и принялась уговаривать свою младшую дочь не плакать или хотя бы выйти из воды, чтобы поговорить с ней на берегу. Но девочка хотела оставаться в воде и плакать. Это всем досаждало, на девочку злились, не подозревая, что как раз в эти дни у малышки развивается собственная хроническая аутоиммунная болезнь и потому-то она и плачет в воде.
Днем все собрались в комнате под кондиционером и уселись за обед, принесенный из гостиничной кухни. Уплетали за обе щеки все, кроме страдавших анорексией или сидевших на особой диете, как Единственная Дочь, или имеющих при себе надсмотрщика: ничего из того, что Вита клал в рот, не ускользало от взгляда Адели. По правде сказать, никто не мог пообедать нормально, кроме младшего сына Старшей Дочери – его аппетиту ничто не могло помешать.
