В семидесятые годы они поднимались загорать на крышу дома на улице Йеуды Маккавея, предварительно осветлив волосы, чтобы стали блондинистее. Единственная Дочь знала, как сделать цвет волос естественным, и ловко обрабатывала их перекисью водорода и каким-то синеватым порошком, порекомендованным аптекарем.
Старшая Дочь ей завидовала, потому что сама выглядела анорексично, кожа да кости, а вот Единственная Дочь была прекрасна, женственна, изящна, умна, забавна, жизнерадостна и шаловлива. Из-за диабета ее не призвали в армию, но она проявила патриотизм на иной лад, подружившись с несколькими новоиспеченными генералами, получившими звания после войны Судного дня. Это раздосадовало Старшую Дочь, и на нервной почве она еще больше схуднула, но этого не заметил никто, кроме военной комиссии, которая велела ей набрать три килограмма, иначе не призовут.
Машину до Тантуры пришлось вести Старшей Дочери, она к тому времени уже была более энергичной в этой паре. С годами Единственная Дочь чувствовала себя все хуже. Юность осталась позади, а юношеский диабет усугублялся. Похоже, так уж устроена эта болезнь: она продолжается, когда и детство проходит, и молодость, но при этом словно консервирует некоторые признаки отрочества: склонность к шалостям, необъяснимую жизнерадостность, любопытство, авантюризм – и терзает физической и душевной мукой.
Ревматические боли повсюду, где ни прикоснись. На ногах незаживающие раны, глаза тоже плохи, но пока она еще сохранила зрение и даже читала.
Днем анорексия, ночью булимия. Худая и слабая, передвигающаяся с палкой, она по-прежнему была красива, но теперь ее красота стала совсем другой, не такой, как в молодости. Черты лица заострились, карие глаза сидели глубже.
А Старшая Дочь после родов располнела и стала здоровее, чем в ту пору, когда походила на скелет. Присущее ей раньше чувство юмора вымывалось из организма, как кальций из костей Единственной Дочери. Такой обмен ролями вполне ее устраивал.
Она спросила Единственную Дочь, удобно ли той в «Форде-Фиесте», и они еще немного задержались, пока не устроили Единственную Дочь удобнее. С ними ехал Надав, младший сын Старшей Дочери. Тогда ему было пять.
Всю дорогу по прибрежному шоссе Старшая Дочь, несмотря ни на что, пыталась развеселить кузину, но Единственная Дочь угрюмилась. У нее были боли, она стонала, охала и вскрикивала. Иногда Старшей Дочери приходилось запирать на замок свое сердце, чтобы не попасть в аварию. Ее сын, затянутый ремнями, сидел сзади. Она объяснила Надаву, что у тети сильные боли и она очень страдает, но скоро примет лекарство, и боли пройдут. Мальчик спросил, почему же не принять таблетки сейчас, и Старшая Дочь ответила, что лекарства – в Тантуре, у родителей тети, и поэтому она гонит машину, чтобы попасть туда как можно быстрее. Она рассказала ему про Левону и Тимну, дочерей Единственной Дочери, его троюродных сестер, которые ждут его в Тантуре, и про то, как приятно будет купаться в заливе, а Единственная Сестра в это время продолжала вскрикивать и причитать: «Боже мой, я больше не могу».
