А в рассказе «Чудные дела…» пьянство усугубляется святотатством в особо почетаемую верующими пасхальную ночь в самом храме. Юная компания забавляется там с барышнями легкого поведения.
Дмитрий с большой вероятностью мог повторить судьбу брата Николая и вылететь из семинарии. Но жажда знания, неутомимая любознательность, не отбитая легкой модой все хулить, а главное способность воли укротить себя, спасли его, хотя разночинная беда преследовала Дмитрия Наркисовича всю жизнь.
Соученик Мамина Е. Бирюков, вспоминая о нем, писал, что тот обладал завидным прилежанием и недюжинными способностями.
У разночинцев было и то, что Помяловский отметил как исключительную их разумную энергию: «Скот только отступает перед стеной, а человек — если ему надо за стену — должен расшибить ее… хотя бы лбом». Сам Дмитрий в одном из первых семинарских писем признается отцу в «удивительной охоте к занятиям».
А тут приключилось скверное дело с Николаем Тимофеевичем: попался помощнику инспектора, когда был пьянее вина. Припомнили все прежние прегрешения, нерадивость и «древоголовие» — много чего набралось.
— Все, отпел я псалмы. Пора и по домам, — сообщил он об исключении невесело, но не уронив духа.
— Как же теперь? — посочувствовал Дмитрий.
— Ничего, не пропаду. Устроюсь при конторе, как брат твой. Много ли мне надо? Прокормлюсь.
Расставание было грустным.
По итогам первого учебного года у Мити средним баллом вышла «тройка», замечаний по поведению накопилось достаточно, как говорится, ходи теперь с опаской. На каникулы в Висим отправился невеселым, но с твердым решением поправить дело.
Дома отец был молчалив, искоса поглядывал на сына, а брат с утра до вечера пропадал в конторе, иногда приходил заметно навеселе.
Друзья детства Костя Рябов, Тимофей Балакин, Егорка Ляпцев давно работали на заводе, и встречи с ними были не часты. Говорили они о своих фабричных делах, о том, что хозяева потеряли всякий стыд, по своей прихоти удлиняют рабочий день до 12–16 часов. И деваться некуда, если уволят — отберут землю, покос, а то и дома лишат. А тут новая мода пошла у хозяев — из-за избытка рабочих ввели так называемые «гулевые дни». Под видом заботы о благе мастеровых тех, которые трудились на заводе потомственно, не увольняли за лишностью, а давали работать по очереди. За укороченную неделю и платили шиши.
Обычно Дмитрий, нахлобучив на голову соломенную шляпу с широкими полями, в серой парусиновой блузе и больших крестьянских сапогах, захватив удочки и книги, отправлялся в горы, к воде. Одиночество его устраивало — косые взгляды отца не мучили, материнское молчание не рвало душу, а с сумятицей мыслей среди знакомых гор, скорого говорка воды ему легче было сладить.
