– А ты ей показывал?
– Совсем сбрендил?
Вид у меня, похоже, сделался страшно озадаченный.
– Просто записал, чтобы ненароком не забыть, как выглядит ее квартира.
«Чтобы ненароком не забыть» – в этом душа и сердце всей поэзии. Хоть один поэт высказывался откровеннее о своем ремесле?
От восторга я лишился дара речи. Водитель такси оказался поэтом-минималистом. Он не только наводил свой неискушенный, но язвительный взгляд на окружающий мир, но умел увидеть самую суть этого мира, попросту перечисляя отдельные предметы. И все это довершалось волшебством двух этих строк: «Никто не спит в соседней комнате» и параллелью к ней – «Никто не включает музыку в этом доме». Нужен выходец из Северной Африки, чтобы так вот уловить сущность безрадостного сурового быта гарвардцев.
– Она утверждает, что я на ней женился ради грин-карты…
– А это так? – осведомился я, ожидая возмущенного, воодушевленного отрицания.
– Понятное дело. Не ради же ее прекрасных глаз.
– Зачем ты тогда пишешь ей стихи?
– Какие стихи?
– Я про эту штуку, где комод, проигрыватель и гладильная доска.
Этим я его вконец озадачил.
– Ты что, совсем тупой? – Смотрим друг на друга в полном недоумении. – Стихи? Я? Мне адвокат дал список вопросов, которые задают в Иммиграционной службе. Они там ребята ушлые, хотят убедиться, что вы действительно живете вместе, по-супружески, что брак ваш не выдумка ради того, чтобы заполучить грин-карту и остаться в этой стране. Просят описать спальню, какую она носит пижаму, где держит свою диафрагму, трахаетесь ли вы на кухне…
Тра-та-та.
– Чтоб я да писал стихи… ей? Ты бы на морду ее поглядел.
И он тут же изобразил ее рот, оттянув нижнюю губу так, чтобы обнажились десны.
– Она как рассмеется с этими своими деснами – твой член тут же пускается наутек. Я ее целу́ю и не могу думать ни о чем, кроме стоматологов. А оральный секс!.. – Он трясет плечами, изображая дрожь. И снова испускает свой громовой хохот. – Она, однако, отобрала у меня единственную крышу, какая была у меня в этой стране. Теперь у меня из всей собственности только мое такси. И мой зеб. Всё. Я, как женщина, сам пришиваю себе пуговицы и, как рыбак, штопаю свои рубашки, причем рыбу я терпеть не могу, и в моем мире мужик, который сам латает себе носки, не мужик.
Нащупывает спусковой крючок. Еще секунда – и из уст потоком польются инвективы.
Однако очень скоро в «Анечку» вошла женщина. Ухоженная, красивая, с дивной кожей.
– Француженка, – определил он. – Француженка и еврейка.
