Осталось только как-то затащить его в музыкальную комнату. Может, попросить его посмотреть, как я играю? Насколько это глупо? Вряд ли он заподозрит неладное, но вполне может просто спросить: «Что?!» И все, игра окончена, если только не загонять его туда силой, а показаться слишком настойчивой или ненормальной я не хочу. Но и Брэма подводить нельзя, так что…
– Мне нужно в туалет. Держи. – Нора пихает Саймону в руки гитару и убегает в сторону школы.
– Понос, – понимающе кивает он, потом переводит взгляд на чехол с инструментом. – И что мне теперь с этим делать?
Нора, ты чертов гений.
– Оставим в музыкальной комнате, – говорю я так непринужденно, как только могу.
Вся комната увешана елочными гирляндами. В марте. И Саймон умудряется этого не заметить.
– Кто-то вытащил твою ударную установку, – говорит он, оставляя рядом с упомянутой установкой гитару Норы.
– Она не совсем моя. – Я бросаю взгляд на кладовку и только потом поворачиваюсь к Саймону. – Любой может ею пользоваться.
– Правда? – с восторгом переспрашивает он.
– Правда. Можешь сам убедиться.
Саймон забирается на стул с таким видом, будто ему четыре года и он оказался за штурвалом самолета. Я протягиваю ему палочки и выдерживаю полный энтузиазма взгляд.
– Всю жизнь мечтал об этом.
– Серьезно?
Он кивает.
– Так что, мне просто…
Я снова кошусь на кладовку, пытаясь подавить смех.
– Давай. Просто барабань, и все.
Стоит ему взмахнуть палочками, я жму на кнопку записи на телефоне. Из кладовки доносится громкий хруст, затем тихая музыка.
– Что это было? – спрашивает Саймон.
Кто-то подкручивает звук, музыка играет громче, дверь распахивается, и в проеме появляется Брэм с расческой в руках.
– Мне не много нужно на Рождество…
Я поспешно отступаю назад, чтобы в кадр попала реакция Саймона: он замер на стуле как на насесте, поднеся руки ко рту и широко раскрыв глаза. Музыка ускоряется, Брэм делает шаг вперед, а за ним в комнату вваливаются Гаррет, Ник и Эбби.
И вот оно! Эбби и парни изображают подтанцовку: пальцы растопырены, руки то взлетают в воздух, то мягко опускаются вниз, а Брэм с безупречной точностью шевелит губами в такт словам песни, и на груди у него черными буквами наклеено всего одно слово.
Джоакин.
Саймон продолжает восседать на табурете, и вид у него обалдевший.
Я даже не знаю, куда смотреть, – это слишком прекрасно. Мечта, которую он описывал в своем фанфике, стала реальностью. Поверить не могу, что Брэм до этого додумался – и что у него все получилось.
