Шли недолго, прорвавшись через сухие кусты, вышли на небольшую круглую полянку, окруженную елями.
“А почему здесь? Близко к дороге ведь. А коль кто из деревни забредет, когда по грибы пойдет?” — спросил я.
“Не забредет. Печать будет глаза отводить и сама себя скрывать. Только подновлять ее придется, подпитывать силой, каждые лет двадцать, может больше или меньше. Вот что, Борька, место это бросать нельзя ни в коем разе, следить за ним потребно. Ворожба темная здесь случиться, а тьме, сам знаешь, доверять нельзя.” — ответил дед, потом отогнал меня на край, к ели и сам стал пеплом из тачки засыпать поляну.
Как он закончил — уже стемнело. Ведун расставил черепа в центре поляны треугольником. И снова заговорил со мной.
“То, что будет здесь твориться, ты не увидишь. Ты же помнишь, что сила к тебе только после моей смерти перейдет, да и то не за раз?”
“Помню,” — пожал плечами я.
“Все помнишь?” — хитро сощурился дед.
Я кивнул.
“Добре. Тогда очерти себе круг по-за елками. Да смотри, чтоб тут не происходило, за линию не выходи! Уяснил?”
Я снова кивнул: “Обещаю”.
“Все иди” — приказал он.
Я сошел с поляны, выбрал себе место, чтоб просвет был пошире для обзора, очертил палкой круг, и принялся наблюдать, выхватывать обрывки действий колдуна у темноты.
Ведун встал промеж черепов, вознес руки к небу, затем выхватил из-за пояса нож и располосовал обе руки. Я вглядывался в темный силуэт, но не мог понять, что там происходит, мне казалось, что дед с кем-то разговаривает. С кем-то с той стороны.
Я отвлекся на размышления о потустороннем диспетчере, и пропустил момент, когда деда вздернуло за руки и ноги, словно тряпичную куклу. Он издал сдавленный хрип и застонал. Я тут же вскочил и хотел было бросится к нему, как вспомнил о злосчастном круге и обещании. Кусая губы и сжимая кулаки я только и мог, что со стороны наблюдать его мучения.
Может быть это страх играл со мной злую шутку, или же все было на самом деле, но к центру поляны со всех сторон начали слетаться черные тени и исчезать, ударяясь об пол.
Я смотрел, как человек воспитавший меня страдал, распятый на невидимом кресте, и ничего не мог поделать. Время словно потеряло ход. Но закончилось все также неожиданно как началось. Незримые путы исчезли и дед мешком свалился на землю. Рядом с ним встали три черные фигуры — стражи печати. Едва запели первые петухи, они растворились в сумерках. Я понял, что простоял в кругу всю ночь, боясь шелохнуться. Наконец бросился к деду, лежащему на земле, но он был мертв.
