— Туды ему, поганцу, и дорога. Однако… что ж вы всё утаили, Марьюшка? Почему я не знал?
— Так нужно было, Алёшенька, — вздохнула бабМаша. — Не сдержался бы ты, ведь сам же знаешь, и раньше бы всё решил, до девочки. А чёрное сердце Афоньки должно в руках у неё побывать — так матушка хотела. И вот случилось. Некому будет силушку тянуть из славной землицы нашей.
Дед Алексей обиженно прошёлся взглядом по выползавшим из дома гостям.
— Все знали, кроме меня. Эх, Марьюшка! — горестно выдохнув, он двинулся к крыльцу.
А бабМаша на миг заломила руки, печально глядя деда, а потом решительно повернулась к гостям и засияла:
— Свершилось! Вот и пришла… Договорить бабуля не успела: за воротами вдруг взревел мотор, заскрипели шины, и к небу взвилось облако снежной пыли. БабМаша и гости растерянно переглянулись, а мне наоборот стало легче — холодящий душу ужас отступил. И словно в тон моему настроению в небе снова показалось солнце, а ветер унёс свой пронзительный шлейф, а с ним и снежную тучу. Я быстро выпуталась из Димкиных рук и сердито двинулась к бабуле.
— И почему у меня такое ощущение, что всё это… какая-то подстава? — спросила я, пытаясь уловить её взгляд.
— Не понимаю, — смутилась бабМаша, а потом всё же призналась, что и её болезнь, и моя авария — всё продумано. И участие егеря подтвердила. И даже — мама дорогая! — лося.
— А если бы я разбилась?
— Исключено. С тобой была защита Матушки.
— Да что она против бесчувственного железа! — парировала я. — И Кокаларис…
— А это сила его чар над тобой довлеет, — пропела бабушка.
У меня аж дыханье перехватило.
— Да вы… — воскликнула я и, оттолкнув от себя Димку, бросилась в дом.
У дверей комнаты мне едва не стало дурно: она была на месте. Висела себе на петлях, как ни в чём не бывало, и ждала, пока её откроют. Ну, я так и сделала. Внутри комнаты тоже царил порядок, как будто и не было драки, тушек зайца и утки, и… ларца. Ничего не было. Рванув из комнаты, я с досадой нашла всех гостей и бабМашу в приподнятом настроении за обеденным столом. Из кухни плыл приятный запах пирога.
'Они всё забыли?' — растерянно подумала я, и через миг убедилась, что в памяти близких сохранился лишь случай с аварией и моё время в больнице. Про Афоню и тем более про его родословную, увы, никто ничего не знал. Ага, Матушка замела следы. Зато мой ревнивец, как только услышал имя другого мужчины, тут же нервно засопел и спросил: 'это кто?'.
— Конь в пальто! — огрызнулась я и взглянула на руку, в которой недавно держала каменное сердце Кокалариса. Удивительно, но на ладони остались чуть подсохшие красные пятна. А что, если именно они не позволили мне всё забыть? Возможно. Ох! И что теперь? Ну и зачем мне эта память?!
