Идя прямо против майского ордонанса, они писали: необходимо изъять дела религии и богопочитания из ведения гражданской власти. То есть настаивали на свободе вероисповедания — опаснейшем для государства пункте. Свобода! — вот что читалось за каждой строкой их петиции. Свобода веры, свобода от принуждения к военной службе, свобода торговли от всяких монополий и откупов со стороны компаний или отдельных лиц, свобода от акцизов и налогов. И даже еще дальше. «Должны быть упразднены все производимые в последнее время огораживания общинных земель, — писали левеллеры. — Огораживания могут допускаться только или главным образом в интересах бедных».
Они предлагали обсудить вопрос о том, сколь много тысяч людей разорены и томятся в долговых тюрьмах, и принять меры к их освобождению. Они взывали к парламенту, требуя установления соразмерных наказаний, которые соответствовали бы совершенным преступлениям, дабы люди не лишались жизни и имущества за пустячные и незначительные правонарушения. Они, наконец, заявляли, что тягостное бремя церковной десятины должно быть уничтожено.
И совсем угрожающе звучало устное заявление подателей документа: они сказали, что не видят никакой пользы в дальнейшем существовании короля и лордов.
Неудивительно, что под этой петицией подписались 40 тысяч жителей одной только столицы. Под ней могли бы поставить подписи еще сотни и сотни тысяч людей по всей Англии — ремесленники, подмастерья, крестьяне, — все, кто страдал от налогов, огораживаний, постоев солдат и принудительных наборов в армию, от неправых судов, от произвола лорда и короля, от торговых монополий, десятин, бесправия…
Единственный пункт петиции мог бы, пожалуй, несколько успокоить почтенных членов палаты: в заключительном параграфе указывалось, что следует обязать настоящий и все будущие парламенты не допускать упразднения собственности, уравнения имуществ и превращения частных владений в общее достояние. Уже сейчас, накануне великих и грозных событий, левеллеры, сами принадлежавшие к имущему классу, отмежевались от тех — самых нищих, самых угнетаемых, самых несчастных, — кто стремился, пусть порой и неосознанно, к равенству наиболее справедливому и полному — к равенству имущественному. Равенство, на котором настаивали левеллеры, было лишь формальным, политическим, буржуазным равенством. Каждый, считали они, должен жить сам по себе, владеть своими правами и своей собственностью на равных условиях с другими.
