Брат его лежал поперек кузова лицом в темное ночное небо. Алексеев вспомнил, что еще тогда, у Таврического, когда его знакомили с егерями, он обратил внимание на то, что они похожи друг на друга как две капли воды, но было не до разговоров.
— Двойняши? — спросил Алексеев.
Егерь качнул головой и заплакал.
— Где мы? — спросил Алексеев шофера.
Тот спал, положив голову на руль.
Алексеев огляделся…
Обезлюдевшая улица лежала тихая, мрачная… Ни одного огонька в окнах. Спят люди. Неужели спят, в такую ночь — и спят? Нет, боятся зажечь огонь. Впрочем, почему не спать, сколько времени? Вытащил «луковицу»: четвертый час ночи.
Качался и поскрипывал под ветром уличный фонарь, чахоточно освещая округу. Алексеев достал пистолет и выстрелил в него. Фонарь со звоном разлетелся, стало совсем темно.
— Правильно, — буркнул шофер, очнувшись от выстрела. — А то стоим навроде мишени…
Неужели и суток не прошло с того часа, когда по этой широкой улице его несла в тисках солдатская масса, а оп вещал про светлое будущее, про Кампанеллу и Маркса? Неужели всего несколько часов прошло? Фантастично, невероятно…
«Черт возьми, а ты удачливый парень, Вася, — подумал Алексеев. — Сколько раз за эти дни тебя могли укокошить, а поди ж ты — жив и здоров. А ведь страшно это — умереть… Вет лежит в кузове молодой парень, ему уже не больно и не страшно. Но плачет брат. Заплачут мать и отец, жена и дети, если таковые имеются, друзья-товарищи… Это ведь тоже страшно — боль родных и близких, чужая боль из-за тебя, даже если тебе уже все все равно и безразлично…»
— Давай к Таврическому, — сказал Алексеев шоферу. — Я в кузов полезу. Слышишь, все плачет?..
В Петрограде занималось раннее утро нового дня, но до рассвета еще надо было дожить…
Зима еще напоминала о себе кучами затерявшегося во дворах грязного снега, порывами пронзительного холодного ветра и утренними морозами, но уже прилетели грачи и носились черными тучами, оглашая город голодным ором; уже набрякли влагой небеса, стаял снег с Невы, лед посинел и трескался с пушечным грохотом, и было ясно, что скоро весна — вот-вот грянет солнце, загудит ледоход…
Петроградские улицы, недавно, казалось, готовые лопнуть от переполнявших их людских запруд, поутихли, по вечерам мерцали редкими огнями в окнах домов, в них поселилось странное уныние.
Город замер, как тяжелобольной, еще не знающий наверняка диагноза своей болезни, но настороженно прислушивающийся к каждому движению внутри своего организма, которое может дать страшный сигнал…
