— Ломай ворота!..
И под напором тысяч тел, таким напором, что трещали кости, железные ворота и дубовые калитки лопнули, будто парусиновые. Толпа черным потоком ворвалась на завод и замерла от неожиданности.
Завод стоял торжественный и тихий. Все дороги, крыши цехов, привычно черные от копоти и гари, были покрыты толстым слоем снега — ослепительно белого, искрящегося разноцветными блестками в лучах выглянувшего из-за туч в этот день солнца. Небо голубым куполом покрывало огромную заводскую территорию. Паровозы замерли, неподвижные. Трубы стояли бездымные. Прессы и наковальни дремали в безмолвии.
Алексеев огляделся вокруг себя. Вот его друзья и товарищи, знакомые, близкие и незнакомые. В глазах радость и волнение. Как их не понять? Люди встретились со своим кормильцем, с работодателем. Это только бездельники думают, что работой можно наказать. Для нормального, для рабочего человека сущее наказание — безделье. И придет еще время, когда за самые большие проступки человека будут наказывать отлучением от труда…
Пахло каленым железом, техническим маслом, охлаждающей жидкостью, и запах этот привел Алексеева вдруг в такое состояние, что ему показалось, что вот сейчас он не выдержит, кинется в пушечную мастерскую, включит свой токарный станок и пропади все пропадом — ведь он рабочий человек, он должен работать… Вспомнился учитель богословия и слова из Евангелия от Матфея: «Время разбрасывать камни и время собирать камни…» Увы, пока надо рушить.
— Эгей! — крикнул он. — Снимай, разоружай охрану!
Вечером собрались у Ивана Тютикова. Обсуждали прошедший день, строили планы, и все в них выходило хорошо. А потом Гришка Самодед предложил Алексееву махнуть на Выборгскую сторону. Посмотрим, мол, как там выборжцы… Но Алексеев-то знал: не в этом дело. Там, на Сердобольской улице, жила Настюха Ивлева, и Гришка был до беспамятства влюблен в нее. Алексеев отнекивался, по Самодед — черный как смоль, бородатый и впрямь похожий на деда в свои двадцать четыре — наседал, упрашивал. С чего бы? Друзьями они не были, так, товарищи… Часто сталкивались по партийным делам? Ну, и что? Алексееву хотелось спать, хотелось есть, а идти никуда не хотелось. Бухнуться бы сейчас на диванчик да задать храпака…
— Ну, а пошамать чего-нибудь у твоих выборжцев найдется? — спросил он у Самодеда.
— Да у нее завсегда что-нибудь… — выпалил Самодед с горячностью и осекся, поняв, что проговорился.
Оба расхохотались.
— Махнем, Василь, а?
