Полицейские растерялись. Миг — и первые ряды демонстрантов, словно в штыковой атаке, кинулись к мосту. Но грохнул залп в воздух и, будто ударившись о невидимую преграду, бежавшие остановились. Полетели угрозы, жалобы.
— Что смотрите? Стреляйте, сволочи!
— Довели…
— Жить стало невозможно!
— Нечего есть!
— Не во что одеться!
— Нечем топить!
Полицейские стояли молча, винтовки на изготовку, офицер замер с поднятой для команды «Пли!» рукой.
— Назад! — кричал Алексеев женщинам. — Назад! Они будут стрелять! Еще не подоспело время, погодите, мы скажем свое слово!..
Все мужчины, что были в колонне, вышли в первые ряды, прикрыли женщин собой.
— Назад, просим вас, матери и сестры! Мы не простим себе вашей крови!
С проклятиями и угрозами колонны женщин стали распадаться, поодиночке, малыми группами пробираться на Садовую в обход — по Фонтанке, Обводному каналу. Знамена и плакаты несли свернутыми, пряча их под одеждой.
— Путиловцы идут к центру! — разнеслось по Петрограду.
На Невском появились толпы рабочих. То тут, то там вспыхивали стычки с полицией. В воздухе пахло порохом…
Через несколько дней, 1–2 марта, Русское бюро ЦК РСДРП(б) в листовке «Великий день» укажет: «Первый день революции — женский день, день женского рабочего Интернационала… И женщина… подняла знамя революции».
Поздно вечером, вернувшись с демонстрации, члены Нарвского райкома партии большевиков собрались в доме на Счастливой улице. Всех тревожило одно: как поведут себя завтра солдаты, что стоят в огромном здании строительного цеха и в мастерских Путиловского завода? Три тысячи штыков — не шутка. Решили начать среди них агитацию, перетянуть на сторону рабочих. С этим и расстались.
Домой Алексеев не пошел: какой резон? Пока доберешься — утро. Расстелив газеты на столе, за которым только что заседали, он укрылся тужуркой. Все тело с головы до пят покалывало тысячами мелких иголочек, оно гудело от усталости, но сон не шел. Возбужденный мозг одну за другой прокручивал в памяти дневные сцены. Снова он метался перед разъяренными женщинами, уберегая от нападения на полицейских и от полицейских пуль, снова летела на штыки Настя Круглова. С ужасом представил, что сталось бы, если б грохнули выстрелы… Память выхватила разверстый в крике рот Насти, ее длинные ресницы и родинку на правой щеке…
24 февраля, в пятницу, Петроград проснулся в тревожном ожидании: что будет дальше? И буржуа, и аристократы, и пролетарии столицы знали: окраины взбунтовались, бьют провокаторов, вооружаются холодным оружием, гайками, кусками железа.
