— Подайте милостыньку, Христа ради!..
— Поди ты к черту! — огрызнулся Алексеев, подумав, что это шутки надзирателя.
Но странный голос тянул:
— Христа ради… милостыньку… Христа ради…
Потом «форточка» захлопнулась. За дверью послышалась короткая возня, и все стихло.
В камеру заглянул надзиратель.
— Что происходит? — спросил Алексеев.
— Умалишенный это, — с готовностью ответил надзиратель. — С неделю уж как свихнулся.
— Разве можно больного держать в таких условиях, вместе со всеми?.. — возмутился Алексеев. — Его же в больницу надо!
— Надо, а как зе, да коек в больнице нету. Вот и пущаем но коридору погулять, поколобродить. Ничего, этот-то тихий… Покойной ночи…
В голосе надзирателя была издевка.
Все так же надсадно и хрипло, словно в пустой бочке, кто-то кашлял за стеной справа.
Сосед слева в очередной раз за эти два дня отстучал что-то ему, Алексееву, но тот не знал тюремной азбуки и не мог ответить.
Ночью Алексеев крепко спал. Вдруг прекратились боли в животе, притупилось чувство голода. Усталость физическая и нервная взяла свое.
Утром он смог сесть на кровати. Потом встал, не без опаски прошелся по камере. Умылся.
Принесли завтрак, и он, с трудом скрывая жадность, съел хлеб, выпил кружку чая.
Вскоре после этого у дверей послышались голоса. Первым в камеру вошел толстый офицер, скомандовал: «Встать!» За ним появился высокий дряхлый генерал в сопровождении двух младших офицеров. Генерал сонно посмотрел на фигуру Алексеева:
— Жалобы?
— В соседней камере больной, он кашляет!..
— Говорите только о себе.
— Тут держат сумасшедших!..
— Говорите только о себе. Жалобы?
— Меня два дня не кормили…
Генерал вопросительно посмотрел на офицера, должно быть, начальника тюрьмы.
— Мера пресечения, ваше превосходительство!.. — отрапортовал тот, выкатив огромный живот.
Генерал перевел взгляд на Алексеева.
— Меня били! — зло сказал тот.
— Больно?
— Больно!..
— Будет еще больней. Вы — преступник, закон переступили. Насекомые?
— Что — «насекомые»? — ехидно переспросил Алексеев. — Вы о тараканах и клопах?.. Их тут полно.
— Комары… Ах, да, сейчас зима… Душно.
Щеки генерала горели старческим румянцем, подбородок подрагивал. Не сказав больше ни слова, он повернулся и вышел.
IV
Человек лежал на матраце без движения, будто спал. На нем были серые брюки, серого же цвета куртка с черными рукавами, серого сукна шапка с черным крестом наверху, огромного размера полусапоги. Выглядел он скоморохом, и это впечатление разрушало только лицо, покрытое буйной, смоляного цвета растительностью. Был он бледен, дышал тяжело. Лоб, глаза, нос, щеки усыпаны крупными каплями пота.
