Мы вошли в тяжелую скрипучую дверь, с облегчением захлопнули ее; грохот стих и сменился стрекотом хорошо смазанных «зингеров», за которыми сидели женщины в косынках и комбинезонах. Рабочее место одной из них щетинилось сияющими металлическими полосами, словно стол метателя ножей. Видимо, она вшивала кости в корсеты. Я сказала:
– Напоминает мою первую военную работу.
– А что ты делала?
– Заворачивала истребители в бумагу.
Он расхохотался.
– Это не настоящая работа! Это из комиксов.
– Я действительно это делала, – сказала я, слегка встопорщившись. – За этим нас, чернокожих женщин, привезли из Кентукки. Заворачивать истребители в бумагу. Им нужны были рабочие руки, а нам… Не смейся.
– Извини.
– Их отправляли на Тихий океан морем – логичнее по воздуху, но нет, и надо было, чтоб они дошли до наших мальчиков новыми и блестящими. Мы вчетвером залезали по лестницам с огромными листами коричневой бумаги и склеивали их вместе. Девчонки иногда совали внутрь записки для летчиков со своими телефонами. – Пришел мой черед смеяться. – Нелепо, конечно. Но лучше, чем сварка, для глаз лучше. Помню, девчонки-сварщицы все пили молоко, чтобы вывести яды из организма.
– Но зачем заворачивать самолеты? – снова озадаченно спросил он. – Они же для войны. Какая разница, блестят они или нет?
Я ответила, что война – совсем не то, что ты ожидаешь.
Базз рассмеялся, затем поглядел на работниц, монотонно движущихся у себя в нижнем мире. Женщина один за другим брала свои ножики и вкладывала их в кармашки корсета. Тогда я и призналась ему, что не поговорила с Аннабель. Базз поморщился, и, увидев это в полумраке, я поняла, что тем темным вечером он пришел ко мне не за тем, чтобы я «устранила» Аннабель за него. Он надеялся, что это сработает, но ведь он знал меня, он меня изучил и должен был догадаться, что я не умею обращаться с девушками, потягивающими «Самоубийство» в сегрегированных кафетериях. Он хотел чего-то другого. Чего? Возможно, любовь – это маленькое безумие. И, как и безумие, она невыносима в одиночестве. И единственный человек, способный облегчить нам страдания, – это, конечно, единственный человек, к которому нельзя пойти: тот, кого мы любим. Взамен мы ищем союзников, пусть это даже будет незнакомец, жена любимого или собрат в болезни, который, хоть и не может коснуться лезвия нашей собственной скорби, чувствует что-то, что режет так же глубоко.
– Мы что-нибудь придумаем, – мягко сказал он.
– Прости. Эти девчонки – глупенькие сплетницы. Аннабель и ее подружка.
