Попытка самоубийства, естественно, взбудоражила людей, и мне пришлось ее как-то объяснять. Я объявил свое настоящее имя и причину для маскарада. Составил для будущего тестя, навестившего меня в больнице, доклад, в котором говорилось, что роль шпиона действовала мне на нервы и внушила иррациональное чувство вины в такой степени, что я уже не решался взглянуть миру в лицо. Это оказалось удачной линией. Все мне сочувствовали, восхищались мной, и я старательно играл роль. Десять человек попали под суд. Я выступал свидетелем в суде, с видимой неохотой и отчаянием, я просил о смягчении приговора. Но в душе я вовсе не чувствовал отчаяния. Я считал, что просто хорошо сделал свою работу, а эти люди получили что следует за антиобщественное поведение. Всем им вынесли суровые приговоры. Двоих бедолаг повесили за убийство. А может, им и повезло, может быть, другим пришлось хуже.
К тому времени, как Виктор закончил свой рассказ, мы замкнули круг прогулки и успели на последний автобус до нашей гостиницы. В автобусе он упомянул, что после того случая стал внимательнее к делам, даже в прежнем сонном состоянии. Не знаю, была эта перемена вызвана слабым влиянием подавленной личности или естественной склонностью к делам. Собственно, для молодых людей, выброшенных из студенческой жизни в деловую, вполне обычно, пройдя фазу беспокойства, смиряться в конце концов с рабочей рутиной. Виктор решительно «добивался успеха». В фирме были так довольны его прилежанием и дотошностью, что собрались раньше обычного дать ему пост управляющего.
Но в 1914 году объявили войну, и Виктора снова охватило беспокойство. (О военном опыте Виктор рассказывал мне за обедом в гостинице, вечером после неудачной свадьбы.) Все добропорядочные молодые люди стекались под знамена. А обычный Виктор был весьма чувствителен к общественному мнению. Проведя несколько тревожных месяцев в фирме, которая всеми силами старалась его удержать, он завербовался в армию и стал пехотным офицером. Рассказывая об этом, Виктор то и дело умолкал, и мне приходилось его подстегивать. Я знал, что он однажды попал в опалу, хоть и не знал за что. Знал и о том, что он восстановил репутацию и закончил войну на достаточно важной штабной работе. Сперва Виктор говорил неохотно, и я подумал, что он не желает вспоминать своей оплошности. Мне хотелось дать ему возможность обойти эту тему, но когда я свернул разговор на другое, он бросил на меня острый взгляд и сказал:
