Дарий Великий заслуживает большего | страница 36
Я потянулся за чемоданом, но папа меня остановил.
– С тобой все будет в порядке?
– Конечно, – ответил я. – Ты ведь уезжаешь всего на месяц. И будешь возвращаться на выходные, так?
– Я очень постараюсь.
– Понятно.
У папы и раньше случались командировки, но мы тогда не слишком ладили. И его отлучки оба воспринимали как своего рода каникулы.
А теперь при мысли о том, что папы не будет дома целый месяц, больно сжималось сердце.
Папа притянул меня к себе и положил руку на затылок, туда, где фейд отрос и из колючего стал почти пушистым.
Кажется, в этот раз он обнимал меня дольше обычного.
А я ощутил какое-то трепетание в области диафрагмы. Происхождение этого чувства я никак не мог объяснить.
Когда папа отстранился, я спросил:
– А ты? С тобой все будет в порядке?
– Разумеется. Но я буду по тебе скучать.
– Зато представь, сколько серий «Звездного пути» нам придется посмотреть, когда ты вернешься!
– А то! – Папа перекинул сумку для документов через плечо. – Ладно, пойдем забросим чемодан в багажник.
Пока мама отвозила папу в аэропорт, бабушки решили пропылесосить в гостиной.
Я изо всех сил старался помочь, двигал диван и стулья, пока они не прогнали меня, сказав, что я путаюсь под ногами.
И я решил заварить персидского чаю.
Лале попросила налить ей чашку и села за стол с последней булочкой с корицей, а я принялся готовить яичницу.
– У тебя все хорошо, Лале?
– Ага.
– Грустишь из-за того, что папа уехал?
Она пожала плечами.
– Наверное.
На меня она даже не посмотрела, и я в который раз подумал, что мою младшую сестру явно что-то тревожит.
Что-то, о чем она пока не хочет говорить вслух.
Мама вернулась после девяти. К тому времени бабушки переключились на кухню, и я торопливо налил маме чаю, пока они не развернули там уборочный фронт.
– Спасибо. – Мама с благодарностью взяла чашку. – Я собираюсь звонить Маму. Хочешь с ней поздороваться?
Грудь сдавило
– Да.
Я правда хотел поговорить с Маму.
Но всякий раз, когда мы ей звонили, я боялся услышать страшную новость.
Мы расположились в мамином кабинете и закрыли дверь, чтобы приглушить доносившийся из кухни звон посуды. Мамины ноздри раздувались всякий раз, когда внизу что-то особенно грохотало.
После пары гудков на экране компьютера появилось лицо Маму.
– Э! Салям, Ширин-джан, chetori toh?
С минуту мама с Маму общались на фарси, а я только слушал и улыбался. Голос Маму был теплым и радостным, хотя глаза выдавали усталость.
– Привет, Дариуш-джан, как твои дела, родной?