. Вспомните понятие искаженной коммуникации Хабермаса (искаженной экстралингвистическими властными отношениями подчинения и доминирования): Ван Хуэй, кажется, имеет в виду понятие искаженной рыночной конкуренции и обмена – искаженной в результате внешнего давления политических, культурных и социальных условий:
Изменения в экономике всегда тесно связаны с политикой, культурой и другими социальными условиями, поэтому стремиться к отношениям честной рыночной конкуренции не значит избавляться от государственной политической системы, общественных норм и каких-либо регулирующих механизмов. Напротив, совершенствование рыночных отношений призвано реформировать, ограничивать или расширять эти механизмы, чтобы создать социальные условия для справедливого взаимодействия. В этом смысле борьбу за социальную справедливость и честную рыночную конкуренцию нельзя уравнять с сопротивлением государственному вмешательству. Скорее она требует социалистической демократии, а именно демократического общественного контроля за тем, чтобы государство не занималось протекционизмом в отношении отечественных или международных монополий>14.
Здесь следует беззастенчиво держаться позиций ортодоксального марксизма: Ван Хуэй недооценивает имманентную логику рыночных отношений, стремящихся к эксплуатации и дестабилизирующим крайностям. Не слишком ли сильно мы пытаемся здесь субстанциализировать экономику? Было бы нетрудно провести стандартную деконструктивистскую операцию на «экономике» и заявить, что Экономики как субстанциального единого поля не существует, что мы именуем «экономикой» неустойчивое пространство, иссеченное мириадами различных практик и дискурсов: материальное производство от примитивного ручного труда до автоматизированных линий, финансовые операции, пропагандистские машины, вмешательство госаппарата, правовые нормы и обязательства, идеологические мечты, религиозные мифы, легенды о господстве, страданиях и унижениях, личная одержимость богатством и удовольствиями и т. д. Хотя это, несомненно, справедливо, все же нет никакой более глубокой «сущности» Экономики, а есть нечто вроде «матемы» капитала, формальной матрицы самовоспроизводства капитала, подобной той, которую пытался представить Маркс в своем «Капитале». Эта матема, эта трансисторическая и транскультурная формальная матрица является «реальным» капитала – тем, что остается неизменным в ходе всего процесса глобального капитализма, безумие которого ощутимо проявляется в кризисные моменты. Маркс обозначает контуры этого безумия, когда говорит о традиционном скупце как о «помешанном капиталисте», хранящем свои сокровища в тайном месте, в противовес «нормальному» капиталисту, который преумножает свои сокровища, бросая их в обращение:
