Левые мыслители 1950-х и 1960-х годов были поставлены перед тем же выбором. Как я покажу в следующих двух главах, крайне левые столкнулись с дилеммой. Перед лицом продолжающегося процветания капитализма и продолжающейся бедности и жестокости социализма они могли либо согласиться с фактами и отвергнуть свои заветные идеалы, либо же держаться за свои идеалы и атаковать саму идею о том, что факты и логика имеют смысл. Некоторые, такие как Кант и Кьеркегор, решили ограничить разум – распять его. И поэтому провозглашенное Хайдеггером превосходство чувства над разумом было подарком судьбы. Такое же влияние оказали теоретически нагруженные парадигмы Куна и прагматический и интернационалистский подход к языку и логике Куайна.
Поэтому появление на интеллектуальной сцене в 1950-х и 1960-х годах главных постмодернистских мыслителей – Фуко, Лиотара, Деррида, Рорти и Фиша – не было простым совпадением.
Постмодернизм родился в браке левой политики со скептической эпистемологией. По мере того как социалистическая политическая мысль подходила к кризису в 1950-х годах, теоретическая эпистемология в Европе стала серьезно воспринимать Ницше и Хайдеггера, а в англо-американском мире эпистемология наблюдала угасание логического позитивизма и его смену Куайном и Куном. Таким образом, преобладание субъективистской и релятивистской эпистемологии в теоретической философии предложило левым теоретикам новую стратегию. Оказавшиеся лицом к лицу с жестокой действительностью и беспощадной логикой, крайне левые были готовы к ответу: это только логика и факты, логика и факты субъективны, на самом деле вы не можете ничего доказать, чувства важнее, чем логика, наши чувства говорят – социализм.
Это моя вторая гипотеза: постмодернизм – это ответ на кризис веры крайне левых теоретиков. Их эпистемология доказывает необходимость порыва веры для того, чтобы продолжать верить в социализм. И эта же эпистемология оправдывает использование языка не как инструмента поиска истины, а как риторического оружия в продолжающейся битве против капитализма.
Чтобы доказать эту гипотезу, необходимо объяснить, почему кризис социальной теории ощущался так остро к 1950-м годам и почему для многих левых интеллектуалов постмодернистская эпистемологическая стратегия казалась единственной доступной. Главная часть этого доказательства требует продемонстрировать, почему классический либерализм, несмотря на процветание в культуре, стал неактуальным вопросом для большинства интеллектуалов, особенно европейских. С какими бы проблемами ни сталкивались левые и правые антилибералы, это не приводило к серьезному пересмотру либеральной теории.
