Тактика пошлой политкорректности в этом случае закономерна. Отвергнув разум, мы не можем требовать от себя или от других вести себя разумно. Поставив эмоции во главу угла, мы будем вести себя жестоко и ситуативно. Потеряв наше самосознание как личности, мы будем искать свою идентичность в группах. Имея мало общего с другими группами, мы будем воспринимать их как врагов и конкурентов. Не имея возможности обратиться к рациональным и нейтральным стандартам, ожесточенное соперничество покажется нам целесообразным. А позабыв о принципе мирного урегулирования конфликтов, осторожность заставит нас считать, что только самые беспощадные смогут выжить.
Постмодернистские ответы на перспективу жестокого социального мира постмодерна укладываются в три категории в зависимости от того, чьей версии постмодернизма отдается предпочтение – Фуко, Деррида или Рорти. Фуко, как наиболее близкий последователь Ницше в редуцировании знания к проявлению социальной власти, призывает нас вступить в жестокую игру за политическую власть, однако, в отличие от Ницше, он призывает играть на стороне тех, кого традиционно считают бесправными[120]. Деррида, который наиболее точно следует за Хайдеггером, деконструирует язык и отступает в сферу чистого языка как инструмента эстетической игры, изолируя себя от борьбы. Рорти, оставив объективность, надеется, что мы будем искать «интерсубъективного согласия» среди «членов своего племени»[121], и, сохраняя верность своим леволиберальным американским корням, требует, чтобы мы при этом были любезны Аруг с другом[122]. Вкратце постмодернисты предлагают либо вступить в борьбу, либо выйти и изолироваться от нее, либо сгладить ее перегибы.
Таким образом, постмодернизм – это конечный результат Контрпросвещения, инициированного кантианской эпистемологией.
