.
Однако философия XX века была во многом фрагментарной и несистематичной, особенно в англо-американской традиции. Постмодернизм стал первым синтезом последствий основных трендов. В постмодернизме мы находим метафизический антиреализм, субъективную эпистемологию, объяснение любых вопросов о ценностях эмоциями и следующие из этого относительность как знаний, так и ценностей, девальвация и дискредитация научных изысканий.
Метафизика и эпистемология находятся в центре этого рассказа о постмодернизме. Несмотря на то что постмодернисты позиционируют себя как противники метафизики и эпистемологии, их труды посвящены чуть ли не исключительно этим темам. Хайдеггер критикует логику и разум, чтобы расчистить место для эмоций, Фуко редуцирует знание до выражения социальной власти, Деррида деконструирует язык и превращает его в инструмент эстетической игры, а Рорти составляет хронику провалов реалистической и объективистской традиции почти исключительно в метафизических и эпистемологических терминах.
Вслед за постмодернистской антиреалистической метафизикой и антиразумной эпистемологией мы немедленно сталкиваемся с социальными последствиями постмодернизма. После того как мы отбросили реальность и разум, что нам остается делать дальше? Мы можем, как консерваторы, обратиться к коллективистским традициям и им следовать. Или мы можем, как постмодернисты, прислушаться к чувствам и положиться на них. Если мы спросим себя, каковы наши глубинные чувства, то полученные ответы будут основаны на теориях человеческой природы прошлого века. От Кьеркегора и Хайдеггера мы узнали, что в центре наших эмоций лежат чувства ужаса и вины. От Маркса мы унаследовали глубокое чувство отчуждения, притеснения и гнева. У Ницше мы находим сильную потребность во власти. Благодаря Фрейду мы обнаружили настоятельные проявления темной и агрессивной сексуальности. Гнев, власть, вина, похоть и ужас составляют ядро постмодернистской эмоциональной вселенной.
Постмодернисты разделились во мнениях относительно того, детерминированы ли эти коренные чувства биологически или социально, при этом отдавая очевидное предпочтение социальной версии. В любом случае, однако, люди не властны над своими чувствами: их идентичность определяется групповой принадлежностью, будь то экономическая, гендерная или расовая идентичность. Так как формирующий экономический, гендерный или расовый опыт и развитие отличаются от группы к группе, разные группы не обладают общим опытным контекстом. Не обладая объективным стандартом, исходя из которого люди могли бы оценивать свои отличающиеся интересы и чувства, и без возможности обращения к разуму разъединение групп и конфликты между ними неизбежны.
