— Почему?
— Сам подумай. Такой разум при таких возможностях… Это могло бы угрожать нашей цивилизации.
Я подумал, но явных угроз вообразить не смог. Разве что, люди вымерли от омерзения, увидев такое?
— Может, раз он так опасен, его стоило бы… Ну, того? Дустом?
Стоило мне произнести эту фразу, как на душе стало тоскливо и жутко. Сфинкс тоже почувствовал эти эмоции и потащил меня поскорее, вынуждая почти бежать.
— Не надо так при нём! Он всё чувствует, а вблизи — практически слышит твои мысли. Убить его можно, хоть это и очень трудно. Он постепенно восстановит себя, собрав свободные особи в другом убежище. Вне нашего контроля. Зачем нам это?
Я увидел, какие эмоции мелькают по лицу Сфинкса, и легко угадал.
— Что, были уже желающие?
— Да. До Москвы он жил в другом пучке Леи. Его там нашли и попытались залить напалмом. Он показал мне, когда мы познакомились. Это больно и страшно, даже для Таракана, которому сотня тысяч погибших особей за утрату не считаются.
Он взглянул на меня и улыбнулся.
— Ты просто очень мало знаешь о тараканах, пока что. У него очень оригинальное мышление, он знает много удивительных вещей, может рассказать про многие интересные миры, в которых побывали его клетки.
— Ого. Даже не знаю, что сперва спросить: как вы общаетесь или как он путешествует, оставаясь здесь?
— Общаемся мы ментально. Для того, кто поддерживает миллионы мысленных контактов разом, освоить контакт с другим видом — это как для нас на велосипеде покататься.
— А путешествует он, — я уже сам догадался, — отправляя сотню тысяч клеток по рельсам?
— Именно! А потом просто считывает их память. Если они не заблудятся вдали от основы, если кто-то вернётся обратно.
У меня заработала фантазия.
— Вот бы мне так! Оставил ноги бегать по вагонам, а голову отправить на море, в отпуск!
— Пошли, отпускник! — рассмеялся Сфинкс. — Если мы дело не сделаем, Вересаева нас сама разделит на части. И отправит: одну ногу в Ховрино, другую в Котельники. Ищи трансформатор, тараканофоб!
Мы прошли ещё сотню метров по совершенно скучному коридору с полукруглым потолком и бледно-коричневыми стенами. Освещение работало, свои фонарики мы выключили. Правда, лампы в плафонах капитально заросли пылью, через одну не горели, а время от времени встречались пустые патроны или старые потемневшие осколки. Пол тоже не блистал свежестью: островки пыли перемежались разнообразным мусором, вдоль стен виднелись дорожки, протоптанные маленькими когтистыми лапками. Ближе к середине старались держаться вереницы следов покрупнее. Я уговаривал себя, что кошачьи, в крайнем случае собачьи. Только вот интерес, который проявил к ним Сфинкс, подсказывал мне, что всё не так просто.
