Не склонный к религиозной набожности, Лавр Степанович тем не менее долгом своим считал строго придерживаться обычаев православия. Священники приглашались в дом во всех подобающих случаях (правда, угощались отдельно от барской семьи), а в сельской церкви по приказу хозяина был построен новый притвор, изукрашенный иконами святых, имена которых были даны домочадцам.
Внутренний мир Лавра Степановича не был лишен и некоторых устремлений к просвещенности. В доме — множество хороших картин и скульптур, богатейшая библиотека, а в пей, среди прочего — французские вольнодумцы XVIII века, Вольтер, Энциклопедия Дидро и д’Аламбера. Литературные новинки из-за границы выписывались. Детей сызмальства приохочивали к чтению. Детей же было трое — два сына, Михаил и Петр, и дочь Екатерина.
Петр — младшенький. В 1824 году при проезде в южную Россию имение Лавровых посетил император Александр (ничего удивительного: Лавр Степанович был личным другом всемогущего Аракчеева) и, как гласит семейное предание, приласкал годовалого малыша (знал бы царь, кто из него вырастет!). Осчастливленный отец в честь этого приснопамятного события воздвиг в саду колонну с чугунным бюстом обожаемого монарха, вскоре приказавшего долго жить…
Очень рано — лет в пять-шесть — Петр выучился читать, по-русски и по-французски одновременно. Книги стали главной его отрадой и страстью. На всю жизнь.
Крутой нрав отца отталкивал от него чувствительного мальчика. Брату и сестре с Петром было неинтересно: Катя старше его на одиннадцать лет, Михаил — на шесть. Только у матери и находил Петруша ласку, понимание и слова утешения.
Елизавета Карловна (урожденная Гандвиг) происходила из обрусевшего шведского рода; отец ее служил по горному ведомству, управлял одним из металлоделательных заводов в Сибири. Женщина образованная и добрая, Елизавета Карловна учила мальчика немецкому языку, да и вообще скрашивала сколько могла довольно однообразное, без игр и потех, существование своего меньшого. Но много ли могла она?! Разве что природной мягкости характера потрафить…
Так и рос, воспитываемый как девочка, рыжеволосый и чуть картавящий барчонок: беспрекословное послушание, одиночество (из сада — никуда!) — и книги, книги, книги. Тут его вкус во многом направлял приглашенный в дом учитель французского и немецкого Берже — давал заучивать наизусть Шиллера, Гюго, Вольтера… На всю жизнь запомнил Петр шиллеровскую «Песнь о колоколе»…
Исполнилось Петру четырнадцать — и отвез его отец в петербургское Артиллерийское училище: отставной полковник артиллерии желал продолжения семейной традиции.
