Врача так и не позвали, но, к счастью, обошлось и без него: промучившись пару часов, княгиня разрешилась от бремени девочкой. Часовой так и не согласился дать нож для перерезания пуповины, и ее, предварительно перевязав ниткой, пришлось перекусывать ногтями, благо ногти стричь тоже было нечем, и они у всех отросли. Когда Джейн, в очередной раз выстучав озверевшего часового, вручила ему послед, завернутый в окровавленную тряпку, у нее тряслись руки от всего пережитого за эту ночь. Младенец плачем протестовал против своего появления на свет, встретивший его столь неласково. Ко всеобщему облегчению, у Гагариной было молоко, и, впервые припав к материнской груди, маленькая Сонечка успокоилась и заснула – единственная из всех пленниц…
* * *
– Это что такое? Немедленно разобрать! – Командир отряда полиции обвел глазами стоявших у виселицы рабочих и нетерпеливо топнул ногой. – Ну!
– Воля народа… – начал было выступивший вперед Конопка.
– У меня приказ Рады! – оборвал его полицейский. – Довольно самоуправства!
– Измена! – взметнулся крик. – Бей их! В Ратушу!
– В Ратушу! – подхватили другие голоса.
На полицейских набросились и изранили саблями; оставив несколько сторожей охранять виселицы, толпа, предводительствуемая Конопкой, устремилась на Рыночную площадь.
…Понятовский подкрался к окну и осторожно выглянул во двор, спрятавшись за шторой.
Гей, гей, краковяне!
У нас пояса с кистями!
Мы на них повесим
Короля с примасом!
Эта песня гулко разносилась по двору-колодцу, отражаясь от рыжих стен Замка. Прямо напротив ворот разложили костер, на нем что-то варилось в котле. Ну что ж, похоже, они собираются завтракать; значит, хотя бы на ближайшие полчаса он может быть спокоен за свою жизнь.
У судьбы, однако, отменное чувство юмора. Понятовский, столько сил отдавший делу народного просвещения, ратовавший за свободу вероисповедания и против притеснения Церкви, ныне рад, что его подданные мало интересуются событиями в Европе и редко посещают костелы, где один проповедник во время обедни произносит похвальное слово французскому цареубийце Робеспьеру – главе Комитета общественного спасения, который видит это спасение в истреблении аристократов, – а другой дерзает обращаться прямо к нему, королю Речи Посполитой, с наглыми наставлениями…
Станислав Август вернулся в свой кабинет, сел за стол и придвинул поближе письменный прибор. «В продолжение двух ночей дворец и Вислу стережет община рыбаков, дабы воспрепятствовать моему мнимому бегству, – писал он своим ровным, красивым почерком. – Слухами об этом бегстве свернули головы народу. В целой Варшаве теперь нет ни одного человека, которому было бы поручено и который был бы в состоянии охранять меня и моего брата Михаила, примаса Речи Посполитой. Поэтому я прошу вас прислать сюда отряд войска для сохранения безопасности и спокойствия и для моей защиты, только бы этот отряд состоял не из рекрут, недавно набранных в Варшаве». Закончив письмо, адресованное главнокомандующему польскими вооруженными силами, король запечатал его и задумался: кто отвезет его Костюшке?..
