Текля… Якуб не писал ей, чтобы не навлечь на нее беду. А она не знает, куда писать ему, не знает, жив ли он вообще…
Заняв Вильну, русские оттеснили разрозненные польские отряды дальше на запад. Батальон русской пехоты плыл на лодках из Олиты в Ковно, чтобы разбить их окончательно. Но генерал Мейен с пятью ротами солдат затаился в лесах по берегам Немана; казаков и карабинеров из отрядов охранения, следовавших сухим путем, он пропустил, а лодки с пехотой потопил, забросав их бомбами. Это была последняя победа польского оружия в Литве…
Хорошее вино. Сладкое, жгучее, как поцелуй. От него кровь быстрее бежит по жилам, разливая тепло по всему телу.
Взгляд Якуба упал на скрипку в потертом чехле, которая лежала на комоде. Он вспомнил, как Михал сочинял на этой скрипке мелодию на его стихи, как они потом пели вдвоем боевую песню, меняя то строчку, то музыкальную фразу… Они оба обросли недельной щетиной, но перед тем как ехать в город с обращением Ясинского к населению, граф Огинский велел себя побрить, оставив только усы… Сейчас он без усов, но с бакенбардами, подстрижен и выбрит на европейский манер. Чернобровый, большеглазый, ямочка на подбородке… Красивый. И жена его тоже хороша собой, Якуб как-то раз видел ее. Жалко будет, если… Да, надо ему сказать.
– Михал, вступайте в клуб якобинцев!
Огинский негромко рассмеялся, выпустив изо рта облачко табачного дыма.
– Право, в самом деле, – настаивал Ясинский. – Вас могут повесить, а меня это безумно огорчило бы.
– Повесить меня? – Брови Огинского удивленно вскинулись.
– Надеюсь, вы понимаете, что для спасения Польши необходимо расправиться со шляхтой.
Граф Михал улыбнулся.
– В таком случае нам с вами обоим не сносить головы, вы ведь тоже шляхтич.
Якуб замолчал, подыскивая слова. Какая-то верная мысль носилась у него в голове, но он никак не мог ухватить ее. Голос Огинского теперь долетал до него словно сквозь вату:
– Я уже состою в достойном клубе, члены которого не пощадят своих сил и даже жизни для защиты Отечества.
– Ну да, конечно! В клубе Понятовского, Вельгурского, Мокроновского, Бышевского, предателя Понинского! – Ясинского прорвало. – Как вы не понимаете, что быть шляхтичем сегодня уже не почетно, а позорно! Быть шляхтичем, чтобы тебя мешали с теми, кто прячется по хатам землеробов, лишь бы не идти в Посполитое рушение и не платить, а когда на них падает жребий рекрутчины, так они вспоминают, что они шляхта! Не замай! Благородство должно быть внутри человека, где бы он ни родился, а не в потертом, нелепом гербе! Не случайно французские аристократы – настоящие аристократы, аристократы духа – отказались от дворянской частицы «де»! Те, кто держится за эту частицу, сейчас ведут жизнь содержанок в Петербурге, под крылом у двуглавого орла!
