Оглушенный близкими разрывами снарядов, Самохин в ужасе закрыл глаза. Сейчас он мечтал лишь о том, чтобы оказаться где-нибудь далеко от грохота взрывов, от выматывающего напряжения, от постоянного ожидания смерти. Ощущая на себе удары сжатого воздуха, он чувствовал, что близок к потере сознания, но молил Бога о том, чтобы весь этот ужас наконец закончился. Задыхаясь от раскаленных газов, от набившейся в рот земли, комьями падавшей на него, он лежал на дне окопа, не веря что все это происходит с ним, с человеком, жизнь которого сейчас не стоила и ломанного гроша, но даже сейчас пытающимся исполнить свой воинский долг.
Долг? О каком долге может идти речь сейчас, когда совсем рядом, разрываются снаряды, которые предназначались противнику, но уничтожавшие ныне остатки его и без того истерзанного в предыдущих боях батальона?
- Что же вы творите?! - не выдержав, закричал он, - Сволочи!
Обстрел дальнобойной артиллерией батальона Самохина продолжался ровно десять минут, вслед за чем, огонь артиллерийских орудий был перенесен на первый рубеж обороны немцев и еще примерно такой же период времени, 203-мм снаряды рвались на позициях противника. Лишь после того, как отгрохотал последний снаряд, Самохин, приподняв голову, оглядел место разыгравшейся здесь трагедии. Покрытая воронками, черная земля выглядела скверно. Повсюду горела трава, лежали поваленные деревья, изувеченные трупы людей. Людей, убитых, в результате артобстрела, было много. Возможно, счет их исчислялся несколькими десятками. Однако, их, погибших и раненых в этой кровавой бойне, могли быть и сотни. От батальона, как думалось Самохину, не осталось практически ничего. Оставалась только слабая надежда на то, что на этой изувеченной взрывами земле, имелись живые. Живые люди, прошедшие через все, думалось, круги ада, души которых не приняли небеса, а потому, обреченные выполнять на земле свой воинский, притом, единственный, возможно свой долг.
Отчего-то очень хотелось курить. Комбат попробовал вытащить из кармана дорогостоящий портсигар, однако неожиданно для себя понял, что в карман он его так положить не успел. Все то время, что продолжался артиллерийский обстрел, Самохин неосознанно сжимал его в руках. Открыв портсигар дрожащими руками и вытащив сигарету, комбат неожиданно содрогнулся в жестком приступе рвоты. И вместе с тем, к нему пришло чувство бесконечной злобы и презрения к самому себе, совсем недавно поддавшемуся страху, и жалости к самому себе.
