Самохин намеревался уже закрыть портсигар, когда с пронзительным свистом в сторону расположения немецких войск, пролетел несущий в себе смертоносный груз снаряд, который разорвался глубоко в обороне противника. Комья земли и камни, вырванные им из почвы, взлетели высоко в воздух и осыпались на головы тех, кто находился в тот момент, в непосредственной близости от места его падения.
Следующий артиллерийский снаряд, выпущенный из дальнобойного орудия, разорвался ближе чем предыдущий. Ощутив порыв теплого ветра, Самохин вздрогнул, словно от удара хлыстом, глаза его налились кровью. Он провел рукой по лицу, словно отгоняя предчувствие скорой беды. То, что вторым своим пробным выстрелом гаубица какой-либо из окопов красноармейцев не разнесла в клочья, можно было полагать не более чем случайностью. Нелепой была бы смерть, пришедшая не со стороны противника, но от шального артиллерийского снаряда.
На какой-то срок снова воцарилась тишина. Дальнобойная артиллерия закончила пристреливаться к указанной разведчиками цели, и сейчас орудия производили наведение на заданные им корректировщиками огня координаты.
- Спаси и сохрани, - донеслись до Самохина тихие слова какого-то солдата, - Сейчас ведь шарахнут! Ведь могут же... По нам. По нам! Или по гансам? Ведь могут же и по нам, правда? Спаси и сохрани...
Последние слова этого человека потонули в пронзительном свисте пролетающего над позициями батальона снаряда. Но разорвался он отнюдь не на немецких позициях. И когда практически одновременно, несколько снарядов разорвалось по обе стороны от Самохина, комбат почувствовал, как страх от близости смерти проник в его сердце, как кровь заледенела в жилах. Вокруг него разверзся, казалось, сам ад...
Не кричали раненые, не стонали умирающие, не пытались отдавать какие-либо команды офицеры. Крики просто тонули в грохоте разрывов. Лишь тяжелые фугасные снаряды рвались то там, то тут, поражая людей, обсыпая их большими массами земли. Многим начало казаться, что возможности выжить в этом тартаре у людей, не было практически никаких. Те из солдат, которые посчитали, что у них может быть больше шансов на выживание, если они покинут сектор обстрела дальнобойной артиллерией, начали выбираться из окопов и отползать прочь, туда, где не горела, как им казалось, сама земля. Таким образом их и убило, одного за другим, по мере того, как они удалялись от своих позиций. А потом взрывными волнами уже безжизненные, обожженные высокой температурой тела бросало из стороны в сторону до тех пор, пока не разрывало на части от прямых попаданий снарядов, или не хоронило в какой-либо глубокой воронке. Пытаясь избежать той участи, которая постигла этих несчастных, советские солдаты прижимались к земле, не осмеливаясь даже пошевелиться. Впрочем, кого-то не спасало даже это. Не редко земля вставала на дыбы прямо на местах окопов. И невозможно было теперь, в этом аду, предугадать, чем могла закончиться для всякого из людей игра в 'смертельную орлянку'. В любой момент снарядом могло убить сразу нескольких солдат, но какому-то человеку, оказавшемуся поблизости от эпицентра взрыва, могло быть не суждено получить даже легкого ранения.
