Но теперь даже генерал почувствовал, что в блокированном районе происходит что-то неладное. Деревни, через которые они проезжали, угнетали своим безлюдьем, своей зловещей, угрюмой тишиной, нарушаемой лишь собачьим лаем, беспокойным кудахтаньем кур да шагами полицейских. Жители как сквозь землю провалились. Только изредка, где-то впереди, не оглядываясь на машину, перебежит дорогу бабка, да ребятишки высунут из-за ограды посветлевшие за лето головы и тут же в испуге спрячутся. Генералу стало не по себе — он обиженно сдвинул брови. Да кто он такой, в конце концов, что все бегут от него в панике? Что он им такого сделал?
В селе Габыре Козарев увидел машину областного директора и велел остановиться. Встреча двух областных начальников — полицейского и военного — особой сердечностью не отличалась. Директор, невысокий, обрюзгший человек в желтоватой шелковой сорочке и чесучовом пиджаке, был против обыкновения молчалив: он только наливал себе содовую воду из оббитого стеклянного сифона и расстроенно вытирал лысину маленьким, почти дамским носовым платком. Обменявшись с ним несколькими словами, Козарев узнал, что полиция и жандармерия прочесали весь блокированный район, но, к огромному своему удивлению, не обнаружили ни намека на партизан; они не встретили даже человека, который бы видел или слышал что-либо подозрительное. Партизаны, по выражению директора, исчезли прямо-таки «фантастически», словно превратились в тени.
Кашлянув, директор заметил:
— Боюсь, господин генерал, как бы войсковые части не пропустили их через кордон…
— Глупости! — вспыхнул генерал. — Это невозможно — в моем кордоне не было ни малейшей лазейки…
Директор кисло улыбнулся.
— Может, попрятались по селам… Мы сейчас как раз проверяем все сомнительные дома.
В самом гнуснейшем настроении, с удвоившимися морщинами вокруг глаз, Козарев снова уселся в машину. В довершение ко всем бедам у него разболелся зуб, все тот же, давно испорченный коренной, который генерал бесконечное число раз обещал жене починить и все не сдерживал обещания. Зуб частенько его беспокоил, но страх перед сверкающими на солнце зубоврачебными инструментами оказывался сильнее боли. Сейчас его еще сверлила мысль: а что если партизаны и вправду проскользнули через кордон, которого — он сам это отлично знал — до рассвета по существу не было. Не окажется ли этот случай гибельным для его карьеры?
Только около половины третьего он получил, наконец, известие, что партизаны обнаружены, и облегченно откинулся назад.
