— Что ж, провернем собрание натощак, чтобы совесть была чиста после обеда…
— Мы уж подзакусили, товарищ комиссар, — стряхивая крошки хлеба с усов, отозвался Чапай.
Бойцы засмеялись и, усевшись поудобней, приготовились слушать. Выждав, пока наступит тишина, Тимошкин начал уже серьезно:
— Так сложились обстоятельства, товарищи, что я считаю необходимым дать вам некоторые объяснения. Вы, наверно, заметили, что вчера я настоял на поджоге сыроварни. На первый взгляд может показаться, что в этом не было необходимости. Мы привели в негодность инвентарь, уничтожили запасы брынзы, сожгли списки поставок. Зачем, спрашивается, еще пускать петуха и собирать ищеек со всей околии? Сам командир, не посоветовавшись со мной, высказал эту мысль, верно?
— Верно, — кивнул Волчан.
— После этого мы подожгли сено и тем самым выдали наш маршрут. Пришлось резко изменить направление, потерять при этом много времени и встретить рассвет на равнине, а не в горах, как нам предписывал приказ.
Всматриваясь в напряженные лица товарищей, Тимошкин спросил внезапно:
— Теперь скажите мне, что это — легкомыслие или просто неопытность?
— Ну, что вы, товарищ комиссар! — отозвался первым Стоичко. — Как можно говорить такое?
Зашумевшие разом бойцы единодушно поддержали товарища.
— Начнем сначала! — прервал их Тимошкин. — Давайте рассмотрим по порядку. Приказ штаба был яснее ясного: осуществить разведывательный рейд, проверить возможность будущих операций и боевой готовности врага, поднять дух населения. И, это уж само собой, вернуться на базу с минимальными потерями. Возникает такой вопрос: может, я увлекся, перестарался? В этом я буду отчитываться перед штабом, и штаб решит, правильно ли я поступил, но сейчас, перед лицом опасности, которая нам все еще угрожает, я хотел бы дать отчет и вам…
Бойцы смотрели на него серьезно, но в глазах их Тимошкин не прочел упрека или недоверия.
— Вот мое мнение, а потом и вы выскажете свое. Смысл партизанского движения, я считаю, не только в том материальном ущербе, который мы причиняем врагу, но и в огромном политическом эффекте наших боевых действий. Чем глубже мы прячемся, чем бесшумнее мы действуем, тем меньше эффект, по-моему. Мне ж хотелось, чтобы наша группа, несмотря на ее малочисленность, огненным вихрем пронеслась через поля, разбудила бы всех заснувших. Пусть горит сыроварня! Пусть рыскают по нашим следам полицейские ищейки! Пусть трясутся всякие мерзавцы в своих спокойных, теплых берлогах! Пусть видят, что мы сильные, не боимся их, ловко маневрируем у них под носом! Пусть поднимут по тревоге и войска! Чем больше сил будет к нам приковано, тем неуверенней они себя почувствуют…
