Тимошкин моментально оценил огромное преимущество нового плана. «Хороший командир! — порадовался он. — Просто отличный командир!» Но лицо его оставалось серьезным, голос звучал все так же сдержанно:
— Согласен! Убедил! Действуй!
Тимошкин снова вернулся к солдатам. Унтер-офицер, похоже, преодолел свои колебания и робость — он открыто взглянул на комиссара. В глазах его все еще светилось возбуждение, но мрачный огонек исчез.
— Развязать его! — приказал Тимошкин. — Отдайте ему винтовку!
Партизаны разрезали узел, и Монев с удовольствием пошевелил затекшими пальцами, а потом нежно притронулся к старенькой винтовке. Янко — вчерашний гимназист — успел уже сбросить ученический мундирчик и переодеться в солдатскую форму. Юноша сразу как будто возмужал, стал шире в плечах и выше. А Клим все еще примерял сапоги, слушая добродушную воркотню сыровара:
— Кто же так наматывает портянки? Дай я тебе покажу…
Старик наклонился и проворно стянул ему ногу стиранными портянками.
— Видал? Теперь обувайся!
— Готовы? — строго спросил Тимошкин, а затем обернулся к солдатам. — Ну, что ж, товарищи, не поминайте лихом. Взяли мы у вас пару-другую сапог — ну, да беда невелика. Семь бед — один ответ, как говорится. Так ведь?
— Да уж чего там! — вздохнул уныло круглолицый солдат.
— Ну, ладно, нечего считаться. Зла мы вам не хотим. Мы лишь делаем свое дело, и дело это не только наше, а общее, всего народа. Вы это скажите всем солдатам, вашим товарищам по казарме. Партизаны не убивают солдат — мы только, ежели на нас нападут, обороняемся от них. И делаем это для всего народа — чтобы спасти его от пропасти, куда его толкают фашисты, сбросить с его спины эксплуататоров. Не захотели уйти с нами в горы — воля ваша, поступайте, как знаете. Хотя, поверьте мне, придет день, и вы об этом горько пожалеете. Я говорю это к тому, чтоб вы не затаили на нас обиду…
— Понятно, товарищ, — все так же уныло, но с какой-то сердечной ноткой ответил один из пленных.
— Ну, всего! Не обижайтесь, братцы. И не очень-то болтайте начальству. Сколько нас, вы не знаете и сами, а спросят — скажите много.
Как только группа растворилась в темноте, огромные, высоченные скирды сена разом занялись огнем. Клубы густого белого дыма, озаренного алым пламенем, взметались в воздух, а затем плавно опускались на кукурузные поля, словно таяли в молочном тумане. Дым постепенно становился не таким удушливо густым, а длинные огненные языки, алчно лизавшие черноту неба, становились все ярче и ожесточенней. Вскоре группа ступила на колею, шедшую почти что параллельно шоссе, что вело в околийский центр. Там партизаны дождались товарищей, которые остались, чтобы поджечь скирды. Командир подсчитал людей и негромко распорядился:
