Во-вторых, к нему из нашего городка ездил Вольф-Бер, еврей, сведущий в законе и искренно богобоязненный, каких мало; еще ездил Носка — богач и благодетель нашего городка. На таких людей для начала положиться можно.
К тому же, надо полагать, была на то и Господня воля. Потому что хасида обыкновенно берет искушение «издалека добывать хлеб свой». Ездить подальше, чуть ли не за море. Потому ведь у цадиков редко бывают поклонники из своих мест. Я же, как нарочно, поехал к ближнему.
И, слава Богу, не ошибся в своем выборе. Приехал я, — как сейчас это помню, — на субботу перед новомесячием. Когда ребе, сам, по своему обыкновенно, читая перед народом молитву на новый месяц, произнес: «Ниспошли нам, Господи, жизнь богобоязненную и грехобоязненную», слезы подступили у меня к горлу, сердце затрепетало, точно желая выпрыгнуть, и я понял, что останусь у ребе.
5
Лишь потом я стал присматриваться к его образу жизни…
Истинно благочестивый еврей! Крайне грехобоязненный!
— Прежде евреи, говаривал он, — были богатырями, вступать в единоборство с дьяволом и одолевать ею было для них шуточным делом. Ныне же и того довольно, что успеваешь спасаться от нечистого…
И он, действительно, спасался как можно дальше. Но всего и не перескажешь.
Вино для освящения субботы у него, например наливали еще засветло. Почему?
Очень просто. Наливать нужно до краев. Случается, что перельешь через край и замочишь скатерть. Если вино белое — моешь в субботу, если оно красно — красишь!
В его молельне субботние молитвы были начертаны на стенах, чтобы не приходилось перегибать книги и перелистывать страницы в субботний день.
Шьет он, бывало, себе платье. А у него было в обычай на Пасху строить себе обнову, а старое платье дарить кому-либо из приближенных, чаще всего Вольф-Беру.
Но не думайте, что это делалось просто. Наберут, мол, в лавке товару, отдадут портному, и тот сошьет.
Во-первых, нынешние портные любят оставлять в свою пользу прикрой. Прошли те времена, когда портной, собираясь умирать, приказывал устроить себе домовину из портняжного стола и вложить ему в руку меру, чтобы иметь свидетелей пред судом небесным, что он не воспользовался и ниткой чужой. А ребе, конечно, не желал, чтобы из-за его платья еврей впадал во искушение. Во-вторых, станут шить шерстяную ткань бумажными нитками, а это грех несмываемый. Если молятся, слыхал я от ребе, а потом читал в «Kaw-Hajoschor», — одевши такое платье, то молитвы не достигают небес, а блуждают в «мусорных вратах». При умышленном же грехе молитвы и вовсе падают в преисподнюю, чтобы вплесться в венец нечистого… Что уж ему совсем нежелательно. Ведь его молитва должна поднять, вести за собою во врата Слез просьбы всей его паствы! Шьют, бывало, поэтому платье в доме самого ребе. Хасиды по двое дежурят. Даже нитки для шитья и то, бывало, прядут под личным наблюдением старосты.
