Кавказ. Иванов жадно вглядывается в красоты южной природы, окутывая романтической дымкой все проходящее перед глазами: «хрустальную декорацию снежных гор, заслоняющих горизонт»; «щелкающий зубами Терек»; «убегающие от бездны гранитные скалы Военно-Грузинской дороги».
Одесса. Случайное знакомство с художником К. К. Костанди приносит удачу: Иванову заказывают для одесского театра декоративное панно «Вихрь». Неделя радостного общения с полотном и красками. Киев. В вокзальной сутолоке он теряет Дербышева и, как ни ищет, не может найти его. Добирается до Москвы и, словно по щучьему веленью, встречает его в Третьяковской галерее.
Встреча эта приносит и радость и огорчение: пораздумавши, Дербышев отказывается экзаменоваться в академию, и Иванов едет в Петербург один[6].
Петербург встречает его неприветливо. В Академию художеств он — не попал — провалился по рисунку[7]. Идти в Училище технического рисования не хотелось — при-кдадное мастерство не интересовало его. Путь к славе оказывался далеко не торным.
Жить было не на что. Ночевал с босяками на Охте, Ж заброшенной барже. Познакомившись там с шарманщиком, стал ходить с ним по улицам и дворам («ходил В обезьянкой на плече, полумертвой от холода и голода носительницей чужого счастья»), пел под дребезжащую музыку. Тут-то и улыбнулся ему случай — его пение случайно услышал режиссер Александрийского театра Михаил Егорович Дарский.
Услышал и поразился красоте и силе его голоса, непринужденности его поведения.
Экспансивный, увлекающийся, склонный к неожиданным и решительным действиям, Дарский решил, что Иванов должен стать актером. Допущенный по его рекомендации к приемным экзаменам на Высшие драматические курсы Санкт-Петербургского театрального училища, Иванов действительно сдает экзамены и даже, как вспоминает потом, блестяще. Его зачисляют в класс одного из премьеров Александрийского театра и лучших педагогов училища, Владимира Николаевича Давыдова.
Год занятий на драматических курсах был, пожалуй, самым серьезным испытанием художническому призванию Иванова. У него все ладилось. Занятия шли успешно; любительские спектакли, в которых он участвовал, сопровождались аплодисментами; его игрой был доволен сам Дарский, обычно чрезмерно взыскательный и резкий в оценках, — своей резкостью он прославился в первый же год работы в Александрийском театре, швырнув во время репетиции горящей лампой в «первую актрису» М. Г. Савину, самовластно распоряжавшуюся в те дни репертуаром и ролями, и обвинив директора в том, что «тридцать лет театр жил под юбкой!».
