На сестринском посту Байо демонстративно ударил по клавише на клавиатуре и развернулся в мою сторону.
– Ладно, я устал, и я доволен. Пришло время немного поучиться. Давай пробежимся по ЭКГ. Предполагаю, ты совершенно в ней не разбираешься, – сказал он, сдерживая улыбку.
Я схватил ручку и подкатил свой стул поближе к нему.
– Это отличное предположение.
– Давай начнем с твоего нового пациента, Гладстона, – предложил он, взяв в руки ЭКГ, из-за которой несколькими часами ранее было столько всего сделано. – В медицине все следует делать систематически.
– Систематически, – повторил я про себя, готовясь превратить это в свою мантру.
– В противном случае можно что-то упустить, и тогда происходит всякое дерьмо.
– Понял.
– Когда я смотрю на ЭКГ, каждый раз мысленно повторяю одни и те же слова: частота, ритм, зубцы, интервалы. Я начинаю с частоты сердцебиения. Знаешь почему?
Я покачал головой.
– Если частота сильно отклоняется от нормы – скажем, 190 ударов в минуту… или 25, – то нужно бросать ЭКГ и идти осматривать пациента. Усек?
Я нацарапал «частота сильно отклоняется от нормы, бросить ЭКГ».
– Да-да, усек. Считай, что это отпечаталось у меня в мозгу.
– Ты напоминаешь мне, – он усмехнулся, – ты напоминаешь мне, самую малость, того парня из «Помни»[33].
Я на секунду представил себе красавчика, игравшего в этом фильме:
– Спасибо.
– Это был не комплимент. Затем я анализирую сердечный ритм. Если он отличается от нормального синусового ритма, то у нас может быть проблема.
Следующие два с половиной часа Байо объяснял мне, как читать ЭКГ, какие выводы делать по показателям газового состава артериальной крови и как анализировать бесконечный поток данных, который раз в несколько часов выдавался по каждому пациенту. Я пожалел, что не занимался этим с первого дня в медицинской школе. Бесчисленные лекции по анатомии и фармакологии вооружили меня огромным количеством важнейшей информации, но при этом никак не научили использовать ее на практике. В критической ситуации нужно не только знать химические и физические процессы, происходящие в теле, но и уметь правильно оценить состояние пациента и быстро принять верные решения. Чтобы не ошибиться, мне непременно нужно было как-то систематизировать все эти знания в своей голове. Я быстро понял, что Байо, по сути, помогал мне состыковать теорию с реальными симптомами, наблюдаемыми у пациентов.
Примерно в полшестого утра врачи, включая, помимо меня, еще трех интернов, начали собираться в отделении. Меня случайным образом поместили в одну группу с тремя женщинами, вместе с которыми мне предстояло провести все три года ординатуры. Их звали Ариэль, Лалита и Меган. Большую часть года нам нужно было поочередно дежурить по тридцать шесть часов. Только вот наше совместное времяпрепровождение в отделении кардиореанимации было весьма ограниченным: каждого поставили в пару к врачу второго года практики – в моем случае это был Байо, – чтобы мы поняли, что к чему. Каждые четыре недели в течение всего года мы проходили практику по новой специальности – инфекционные болезни, общая медицина, гериатрия
