— Вот здесь и будете работать, — говорит Пызя и, довольный чем-то, обводит своими тусклыми глазами темные углы чердака. Потом повторяет: — Вот здесь, значит, и будете работать… Рубилки у меня острые, садитесь и начинайте: один — на одну, другой — на другую…
Я впервые увидел эти «рубилки» Пызиной системы. Ну и хитрый же старик! «Сам придумал, сам сделал!» Вы видели когда-нибудь у жестянщика большие ножницы, которыми он ловко и быстро раскраивает сизые листы кровельного железа? Вот почти такие же ножницы представляют эти рубилки, только вместо ножниц Пызя приспособил стальные, остро отточенные полоски слесарной пилы. Три полоски намертво закреплены на деревянной станине, три — на рычаге, укрепленном болтами на этой же станине. Нажми на рычаг, и ножи войдут в промежутки ножей, закрепленных неподвижно. Вот и вся механика. Процесс выделки табака заключается в следующем. На ножи кладешь табачный корень, нажимаешь на рычаг, и — хрум! — в ящик под ногами сыплется табачная крошка. Когда ящик будет полон, крошку нужно пропустить через сито, добавить в нее для крепости тоже порубленных листьев, и самосад готов к употреблению. Проще некуда!
Пызя неторопливо и бережно снял с проволоки табачный корень и продемонстрировал нам свое умение. На рычаг рубилки он нажимал медленно и размеренно, как заведенный. Видно сразу, что делать самосад ему не впервой и относится он к этому с твердым убеждением в нужности и необходимости того, что делает. Я смотрел на него и думал о тех людях, которые будут платить по червонцу за стакан самосада, набивая ими карманы Пызиных суконных штанов. Удивительные это были мысли — они вызывали у меня неосознанную жалость к тем людям и в то же время чувство ненависти вот к этому человеку с длинным носом и морщинистой обвислой кожей на лице. А через минуту, забегая вперед, я с невольным любопытством спрашивал себя: «Сколько стаканов мы нарежем, сколько рублей получим?»
— Вот так и продолжайте, — буркнул неразборчиво Пызя, дорубив корень, и добавил, подозрительно глянув на нас из-под нависших бровей: — Потом придете и скажете, я проверю…
Старый жук-вонючка! «Проверю!» У меня аж скулы свело от злости, захотелось Пызе сказать такое… Такое… А он потоптался на месте, словно не знал, с какой ноги ступить, и направился к лестнице. В светлом квадрате чердачного проема мы еще раз, как в раме, увидели его унылую длинноносую физиономию, и он исчез, будто провалился сквозь землю.
