— Нехорошо так кричать, нервы беречь нужно, пригодятся — жизнь впереди большая…
Пызя вытаращил на меня глаза, высоко задрав козырьки густых бровей, беззубый рот его приоткрылся, и он, хлопнув ладонями по коленям себе, вдруг сипло рассмеялся:
— О, чтоб те повылазило… У меня… у меня большая жизнь впереди!.. А-ах ты паразит… Ну и ляпнул, ну и сморозил!.. А ты знаешь, пацан, что мне обидно слышать такие слова, старику, а?.. Ох, ну и начудил… — А отдышавшись и отдохнув от смеха, сказал: — Ну, ин ладно… Рубль за стакан, и шабаш.
— Не выйдет, нет, — не соглашаюсь я. — Мало. На базаре вы за стакан возьмете червонец, а нам рубль. Это как? Нет, так нечестно. По рубль пятьдесят — последнее наше слово…
Да, я умел торговаться и не стеснялся этого. Кто научил? Сам научился, на базаре, наблюдая, как часами из-за каждой копейки торговались взрослые. По воскресеньям мы с мамой ходили на рынок за картошкой, и сколько я там повидал!..
Пызя молчит, тупо глядя на нас, потом качает головой и сипит:
— Во, какие людишки пошли. От горшка — два вершка, а уже готовы на горло честному человеку наступить… И отколь вы такие? — В вопросе Пызи звучит заинтересованность и желание понять эту не такую уж сложную истину. — Было как? Молодежь уважала, почитала старших, шапку ломила перед ними, а сейчас? Ну и жизня наступила — безобразность одна… Значит, по рубль с полтиной?
— Только так, — подтверждаю я.
Старик сокрушенно мотает похожей на огромного ежа головой:
— Гляди, а! Ну-ну, репей… Его из хвоста, он в гриву, его из гривы, он в хвост… Ладно, столковались, приходите утром и приступайте с богом…
За ночь погода резко изменилась. Утро было холодным и дождливым. По улицам метался порывистый ветер, бросался на посеревшие, вымокшие под дождем дома, окна в них слезились, и казалось, дома плачут от холода и неуютности. Небо заволочено грязным рваньем туч, они быстро плывут куда-то на юг, за Кинель, и впечатление такое, что хотят быстрее пробежать над городом, который чем-то не понравился им. Прохожих на тротуарах мало. Непогода загнала их в теплые, натопленные по такому случаю квартиры, и улица поэтому пустынна и скучна. Тревожно шумят деревья, стряхивая с листвы оловянные брызги дождя…
Пызя по перекладинам лестницы поднимается на чердак, за ним — я и Арик. Начинается наш первый рабочий день. Разбирает любопытство и нетерпение: как оно все будет?
На чердаке спертый пыльный воздух, настоянный на терпких испарениях табачных корней, развешенных всюду под крышей. Табачные листья отсырели от непогоды и источают едкий, скипидарной крепости аромат — даже слезы из глаз выжимает. Много же заготовил Пызя этой дряни! А что ему? Двор большой, засадит табаком каждый метр земли, осенью соберет целый воз, высушит и тащит на базар — налетай, совсем ничего стоит, червонец за стакан! Так жить можно.
