– Что? Но ведь ты же абсолютно ни в чем не виновата, – возмутилась я. – Я сама отпустила тебя, сама отказалась от нашей дружбы, от наших… от всего.
– «Отпустила»? Тогда мне странно видеть, что ты заходишь на мою старую страницу, смотришь фотографии, сохраняешь их, что ты искала те записи, которые мы делали вместе. Ты никогда не отпускала меня.
Её точные слова поразили меня.
– Откуда ты знаешь всё это?
– Это было не сложно. Ты случайно перепутала кнопки сохранения в альбом и сохранения на память телефона.
Как ужасно попасться на месте преступления. На мгновение я почувствовала себя заключенной в тюремной камере.
– Почему ты думаешь, что я искала наши записи?
– А разве нет?
– Нет. Ты же всё уничтожила, – холодно ответила я.
– А, верно.
– Значит, это ты искала тетрадки. И ты тоже не можешь отпустить меня.
Открытые, светлые, прекрасные глаза вперились в меня. Ника глубоко задышала и, качнув головой, выплеснула вино в себя.
– Я не думала, что ты можешь так жестоко кидаться правдой.
Мы сидели друг против друга и смотрели в лица, знакомые на протяжении многих лет, но потерянные надолго. Наши ноги прошагали столько дорог, когда мы были далеко, наши глаза видели очень разные вещи, наши кожи чувствовали совершенно разные ощущения, пока мы ничего не знали друг о друге. А теперь нас столкнула вместе неизвестная сила, названия которой никто не давал, и мы сидели за одним столом, такие разные, такие далекие, такие неродные.
– Я не кидаюсь.
– Знаешь, мне плевать. Я устала от всего, и теперь, когда я наконец получила свободу от своей муки, мне плевать совершенно на всё.
– Не говори так; пока ты жива, ты можешь действовать, творить, ездить в разные страны, разъезжать в дорогих машинах, ходить голышом в прекрасных замках…
– Могу, – шикнула она, – но хочу ли?
Я замерла. Вероника, как я поняла, была достаточно обеспечена всем. Она могла одеваться в одежду любой дороговизны, она могла заказывать вино и сыр наилучшего качества, ей ничего не стоила радость жизни. Но её тонкие линии около глаз говорили, что ей всё это не нужно.
– В тот день я второй раз за всю свою жизнь поехала в метро, – вдруг проговорила она, поворачивая в руках пустой бокал. – Я специально поругалась с водителем, чтобы наконец не видеть его обезьяньего лица. А оказалось, это всё перевернуло мою жизнь.
– В худшую сторону?
– Я пущу в тебя этот бокал. Сказала же, что ты подарила мне свободу. Теперь мне плевать на всё.
Она плавной рукой налила себе вина и тут же выпила его. Её щеки слегка розовели, губы сладостно причмокивали, пробуя жидкость на вкус, серые глаза сверкали дурманящим алкоголем. Она всё больше расслаблялась, всё больше становилась похожей на себя подростка. Несколько раз ей звонили на телефон, но она, озлобленно сдвинув брови, отключила звук и перестала обращать всякое внимание на горящий экран. Ника пила и пила не останавливаясь. Заказала вторую бутылку, лучше первой.
